Агата и археолог. Мемуары мужа Агаты Кристи

Часть 2. Война (1939–1945)

Глава 10. Лондон и Каир

В конце 1938 года, после третьего, невероятно успешного, сезона в Браке мы собрали огромное количество данных, которые теперь необходимо было подготовить к публикации. В общем, с археологической точки зрения было очень удачно, что политическая ситуация мешала дальнейшим раскопкам. Не нужно было обладать исключительным умом, чтобы понять, что мы движемся к войне. По этой причине летом 1939 года я отклонил приглашение на археологический конгресс в Берлине. Действительно, конгресс пришлось прервать до его запланированного окончания.

В течение этого последнего года мирной жизни я значительно продвинулся в работе, и всё благодаря принципам, вбитым мне в голову Леонардом Вулли, твердившим год за годом, что копать и не публиковать результаты — страшное преступление.

Я работал над отчётами о раскопках в Браке и Шагар-Базаре, когда мне улыбнулась удача. Агата, частично уступив моим просьбам, решилась продать Эшфилд, дом своего детства в Торки, и купить Гринвей, усадьбу в георгианском стиле, расположенную в совершенно очаровательном месте в четырёх с половиной милях от Дартмута, на левом берегу реки Дарт, напротив Диттисгема.

Я прекрасно помню, как в сентябре 1939 года мы сидели на кухне в Гринвее и слушали по радио объявление войны. Глуповатая миссис Бастин, чей муж занимал живописный коттедж с соломенной крышей у пристани в Гэлмптоне, горько рыдала над овощами, хотя она-то уж могла себя чувствовать в относительной безопасности.

В первый год войны нам удалось провести прекрасное лето в мире и спокойствии «странной войны», хотя в это время произошло несколько важных событий. Во время эвакуации Дюнкерка в 1940 году весь рыболовный флот Бельгии встал на якорь у нас на реке. Это было живописнейшее зрелище. Такого количества оснащённых кораблей Дарту не приходилось видеть со времён Елизаветы.

В то время у нас гостила Дороти Норт, чей сын лорд Норт, лейтенант Военно-морских сил Великобритании, потерял жену, когда в его его корабль попала торпеда.

Это были дни, когда Черчиллю хватило смелости объявить стране, что «из Франции поступили очень плохие новости». Это признание обеспечило ему авторитет и доверие людей до конца войны. Каковы бы ни были прегрешения Уинстона, он был одним из гигантов, воплощением английской храбрости, и очернить его пытаются люди гораздо меньшего масштаба. Его будут чтить в веках.

Также с началом нашей жизни в Гринвее у меня связаны воспоминания о Тэнксе Чемберлене, который жил в Бриксгеме и плавал на собственном траулере. Тэнкс осуждал свою жену, оплакивавшую начало войны. «Наконец-то, — заявил он, по словам очевидцев, — наступил тот радостный день, когда мы сможем сразиться с немцами». К моменту нашего знакомства Тэнкс Чемберлен командовал Тридцатой эскадрильей Королевских ВВС Великобритании в Мосуле. Он прокатил меня на самолёте над Ниневией и Арпачией, когда я захотел посмотреть на рельеф с воздуха, и именно в этом полете я заметил, что северная часть Арпачии выглядит очень перспективно.

Мне не терпелось принять участие в войне, но мы были так слабо подготовлены, что с моими навыками меня не брали ни на какую службу, и меньше всего им был нужен востоковед. В 1940 году я получил несколько смешное утешение: мне выпало служить в бриксгемском отряде самообороны.

У нас было так мало оружия, что на первых порах на десять человек приходилось не больше чем по две винтовки, да я и сомневаюсь, что они могли бы нам помочь в случае вражеского вторжения: одного из наших дозорных нашли мертвецки пьяным посреди дороги возле сторожки. Когда зазвучал сигнал к полной боеготовности и одному из наших местных фермеров приказали занять позицию для обороны, он воскликнул: «Не волнуйся, дорогой, мне надо сначала подоить корову».

В начале 1940 года я наконец-то нашёл возможность принять более активное участие в событиях. Минувшим летом Эрзинджан, город в восточной части Турции, был практически полностью уничтожен землетрясением, и те его жители, кому удалось выжить, остались под открытым небом и в страшной нищете. Руководствуясь гуманистическими и политическими соображениями, наша страна решила прийти на помощь. Британцам было важно заручиться поддержкой Турции, так как мы полностью зависели от их поставок хрома, необходимого компонента стали — в то время его больше негде было взять. Обычными же гражданами двигало искреннее сострадание к людям, попавшим в беду и взывавшим о помощи.