Во второй спальне – ни кровати, ни дивана. В угол брошен голый матрац, а у стены – грифельная доска. Уверенной, хоть и явно детской рукой, на доске запечатлен пейзаж. Окна в этой комнате не забиты, и дневного света достаточно, чтобы рассмотреть стилизованное небо, взрезанное линией высоток с бесчисленными окнами, – их юный художник обозначил рядами жирных точек. Когда сделан рисунок? Прежде чем жильцы оставили дом – или сравнительно недавно? В деревянном желобке лежат три кусочка мела. Не могу удержаться – в правом углу пейзажа оставляю крохотную меловую метку. Сто лет не царапала на доске.
Хочу вернуть мелок на место – и тут слышатся шаги. Вздрагиваю. Как в замедленном кино, мелок описывает дугу и с характерным стуком падает.
– Эй! Кто там еще?
Голос принадлежит мужчине.
Кошусь на окно. Чем грозит прыжок со второго этажа? Какими конкретно травмами?
Но прежде чем я успеваю решиться, тяжелые шаги раздаются на лестнице. Замираю от страха.
Господи, ну почему я не взяла оружие?
Если нет оружия, лучше сразу это показать. Выставляю вперед руки. Откашливаюсь.
Человек медлит на лестничной площадке. Войдя, я закрыла за собой дверь, но задвижкой не воспользовалась. Сердце бьется где-то в горле. Того и гляди, выскочит через рот.
От удара ногой дверь с грохотом распахивается.
Не сразу узнаю вошедшего. Явно его били. Правый глаз заплыл, не открывается. Фингал отливает всеми оттенками синего и зеленого. Нос переломан. Ухо и верхняя губа распухли. Но стрижка все та же. И оранжевая куртка.
– Док? – выдыхаю я.
Теперь меня трясет так, что коленки стучат одна о другую.
Мне стыдно этой дрожи. Хочется объясниться: от холода трясусь. Адская холодрыга нынче.
– Какого черта ты здесь делаешь? – цедит Док.
– Тебя ищу.
Приходится импровизировать.
Док делает шаг в мою сторону.
– Как ты меня вычислила?
– Поспрашивала людей. Ты – фигура заметная.
Он усмехается. Вроде даже с горечью. Хватается за бок. Наверное, у него ребра сломаны.
– Что у тебя в руке?
Как ответить? Есть шанс убедить Дока, что я вооружена. Совсем крошечный шанс – но он мог бы гарантировать мне безопасное отступление. А если Док не купится? Я буду выглядеть идиоткой.
– Ничего, – отвечаю я.
– Руки подними.
Повинуюсь. Док подходит ко мне, задирает рубашку. Оттягивает пояс штанов. Охлопывает меня всю. Стою совершенно беспомощная.
– Надо бы тебя кончить, – еле слышно произносит Док.
– Что?
– Говорю, кончить бы тебя за то, что твоя родня со мной сделала.
Каменею от ужаса.
– А что она сделала?
– «А что она сделала»! – передразнивает Док. – Кейси знаешь, как про тебя говорила? Этак с придыханием: Мики у нас УМНАЯ! Злилась на тебя – но должное отдавала. Кейси послушать, так ты – минимум Альфред Эйнштейн.
Смотрю в пол. Молчу. Все силы уходят на то, чтобы не выпалить: «Альберт, а не Альфред!»
– Так вот, я тебе не верю, – продолжает Док. – Ты умная – значит, сечешь. Насчет родни.
Не поднимаю глаз. Только бы не разозлить его. В Академии учили языку тела; очень, очень полезные навыки.
Док указывает на свое лицо.
– Видишь? Нет, ты погляди, погляди. Такой толпой на одного – это как? Встретишь Бобби О’Брайена – скажи, чтобы не зевал. Уж я его подкараулю.
Значит, Бобби.
Недаром же он ухмылялся тогда, у Эшли в гостях, стоило мне помянуть Дока.
– Если это сделал мой кузен, мне за него стыдно, – мямлю я. – Но я сама с ним очень редко вижусь. Мы не друзья.
Док только скалится.
– Ну да, рассказывай!
– Я почти не общаюсь с Бобби, – продолжаю я. – Если он тебя избил – значит, по собственной инициативе. Я тут ни при чем.
Док задумывается. Переминается с ноги на ногу. Чешет затылок.
– Странно: почему-то я тебе верю. Не должен бы – а верю, – наконец выдает он.
– Вот и хорошо.
Чуть приподнимаю голову. Взглядываю на Дока. Снова отвожу глаза.
– Дела! – тянет Док, явно удивленный. – Все-таки передай Бобби, чтоб на район не совался. Здесь у меня полно приятелей.
– При случае передам.
Он снова усмехается. Кривится от боли.
– Ладно, руки можешь опустить. Они у тебя небось затекли уже. И давай-ка без выкрутасов. Зачем пришла?
– За Кейси.
– Она тебе так дорога?
Вся напрягаюсь. Начинаю осторожно, подбирая слова.
– Она – моя сестра. Кроме того, она – жительница района, который я патрулирую по долгу службы.
Док коротко смеется.
– Нет, ты точно с приветом… – Помедлив, продолжает: – Слушай, уходи, пока цела. Где Кейси, я не в курсах. Честно.
– Сейчас уйду. Спасибо.
Может, он и врет, не знаю. Знаю другое – мне действительно нужно уходить, пока цела. До сих пор чувствую его лапы на своих боках, животе, груди. Хочется вымыться с мылом.
Шагаю к двери, пока Док не передумал. Выскакиваю в коридор. Я уже на лестнице, когда он окликает меня:
– Мики!
Медленно оборачиваюсь. Он стоит в дверном проеме, как в раме, освещенный сзади. Этакий темный силуэт с неразличимым лицом. С неразличимым выражением лица.
– Осторожнее будь. У тебя сын, о нем заботиться надо.
Тело напружинивается, готовое к схватке. Голос звучит сдержанно:
– Что ты сказал?
– Я говорю, сын у тебя. Томасом звать, так?
Док садится на придверный коврик. Затем ложится ничком.
– Всё, проваливай.
Он закрывает глаза.
Я ухожу.