Александр Блок в воспоминаниях современников

стихам, и только стихам. Тут были и «Сонеты солнца, ме­

да и луны» Бальмонта, и перевод с подлинника трагедии

383

Эсхила «Агамемнон», сделанный Вячеславом Ивановым,

и переводы из Низами, сделанные товарищем председа­

теля Общества А. Е. Грузинским.

Может быть, этой программой объясняется то, что

сюда привезли Блока. Кто-то из выступавших запоздал,

и заседание долго не начиналось. Меня познакомили

с поэтом.

— Мы уже познакомились по т е л е ф о н у , — сказал Блок

и сам заговорил о Лермонтове, как бы продолжая утрен­

ний разговор. Вот что приблизительно он сказал:

— Я даю Лермонтова почти всего, но считаю нужным

резко разграничить то, что Лермонтов сам считал достой­

ным печати, от того, что он писал только для себя. Если

же делать строгий отбор, как, например, для того изда­

ния, о котором вы говорите, то я все же пожертвовал бы

некоторыми из хрестоматийных стихов Лермонтова и не­

пременно взял бы несколько мало известных, например,

хотя бы незаконченное стихотворение «Слышу ли голос

твой...». Оно не рифмовано, но стоит многих рифмован­

ных. В книгу лермонтовских стихотворений 1840 года не

вошло одно из характернейших лермонтовских стихотво­

рений «Есть речи, значенье...».

Я спросил его, знает ли он статью Фишера о поэтике

Лермонтова, помещенную в юбилейном сборнике «Венок

Лермонтову». Он отвечал, что не знает этого сборника.

У меня, как участника «Венка Лермонтову», был вто­

рой экземпляр этой книги. Я сказал, что охотно подарю

ему свой дублет. Он поблагодарил.

В этот раз Блок показался мне озабоченным и рас­

сеянным. Говорил тихо и медленно о Лермонтове, а мыс­

ли были далеко. Он решительно ничем не был похож на

мэтра — ни голосом, ни манерами, ни походкой.

Меня предупреждали, что в наружности Блока нет со­

ответствия с его стихами. Легко можно было представить

его себе нежным и хрупким, а он высок, силен и муску­

лист. К такому несоответствию я подготовился, почему

его внешность и не поразила меня ничем 14-го во Дворце

искусств. Но здесь меня поразила в нем какая-то застен­

чивость. Он показался мне ребенком-переростком, кото­

рый стыдится, что он такой не по возрасту большой.

Мне казалось, что он не очень интересуется тем, что

читают Бальмонт и Вяч. Иванов, и очень скоро я убе­

дился, оглянувшись, что он и его спутница так же не­

ожиданно исчезли, как и появились. Впоследствии

384

H. A. Нолле объяснила, почему они исчезли: вечером ему

надо выступать в Политехническом, и он с утра волно­

вался и не находил места, хоть и старался казаться спо­

койным.

Однако на самом вечере в Политехническом музее он

вполне овладел собой и читал свои стихи, ни разу не

переходя в театральную декламацию, так же просто и про­

никновенно, ничего резко не подчеркивая, но великолепно

владея искусством нюансов, как читал и на вечере во

Дворце искусств.

На следующий день я был у него. Он остановился у

своих знакомых на Арбате в восьмиэтажном доме, самом

высоком на этой улице. Ход был со двора. Помню, как от­

перли мне дверь, как он вышел ко мне в переднюю и по­

вел в маленькую комнату, сейчас же направо от входной

двери.

Усадив меня, Блок начал просматривать оглавление

моей книги «Русская лирика». Он особенно задержался на

трех главах: V — «Вослед Радищеву», VI — «Поэзия не­

бесных упований» и XII — «Отверженные».

— Многих я тут совсем не з н а ю , — сказал о н , — но как

хорошо, что, помимо Жуковского и Батюшкова, вы вос­

крешаете целый ряд второстепенных, забытых поэтов.

Еще интереснее будет, когда дойдете до послепушкинских

поэтов. Ведь кроме тех, которые есть у Гербеля (то есть

в сборниках «Русские поэты в биографиях и образцах»),

было много других, заслуживающих внимания.

Не помню в точности слов Блока, но таков был смысл.

Затем он стал перелистывать сборник «Венок Лермон­

тову». Здесь были статьи «Земля и небо в поэзии Лер­

монтова», «Поэзия одинокой души».

— Как жаль, что я не знал этого р а н ь ш е , — сказал

Б л о к , — но я должен признаться, что не только этого сбор­

ника до сих пор не знал, но, хорошо зная Лермонтова, я

совсем почти не знаю юбилейной лермонтовской литерату­

ры 1914 года. Меня когда-то давно отпугнула от литера­

туры о Лермонтове книга Котляревского. Он не понял

самого главного, что Лермонтов — поэт 1. А в 1914 году я

весь был поглощен Аполлоном Григорьевым...

Вероятно, из вежливости он стал мою статью «Отзву­

ки Лермонтова» перелистывать медленнее, чем предыду­

щие.

13 А. Блок в восп. совр., т. 2 385

Я напомнил Блоку, что в поэме Аполлона Григорьева

«Олимпий Радин» есть лермонтовская строчка:

Грозой оторванный листок 2.

— И что з а м е ч а т е л ь н о , — подхватил Б л о к , — этот

образ одинаково характерен и для того и для другого...

Впоследствии я не раз думал, что у Блока, вероятно,

бывали минуты, когда он и себя осознавал таким же оди­

ноким, носимым бурей листком.

Да, конечно, он был близок к Лермонтову, как был

близок к Пушкину и ко всем другим великим поэтам.

У Блока не было ни самовлюбленности Бальмонта, ни

экзальтированности Белого, ни той четкости и стреми­

тельности, какими удивлял Валерий Брюсов. Всего пора­

зительнее в Блоке было то, что в нем не было ничего