Александр Блок в воспоминаниях современников

того уверился в пороке его винном, что всякий раз, как

ждать в гости Шестова, вином запасался и всякий раз,

угощая, не упускал случая попенять, что зашибает.

А настоящие люди — ума юридического, — отдавая

Шестову должное как книжнику и философу, в одном

корили, что водится, деликатно выражаясь, со всякой

сволочью, куда первыми входили мы с Лундбергом, и все

приписывалось «запойному часу» и «по пьяному делу».

А дело-то, конечно, не в рюмке — это П. Е. Щеголев

не может! — а если и случалось дернуть и песни петь,

что ж? и какой же это человек беспесенный? — дело это

такое, что словами не скажешь, оно вот где —

А бывают и не только что странные, больше — Андрей

Белый —

Андрей Белый вроде как уж и не человек вовсе, тоже

и Б л о к , — не в такой степени, а все-таки.

И E. В. Аничков это заметил.

«Вошел ко мне Б л о к , — рассказывает Аничков о своей

первой в с т р е ч е , — и что-то такое...»

А это такое и есть как раз такое, что и отличает не­

человеческого человека.

Блок был вроде как не человек.

И таким странным — дуракам — и как не человекам

дан всякий дар: ухо — какое-то другое, не наше.

Блок слышал музыку.

И это не ту музыку — инструментальную, — под кото­

рую на музыкальных вечерах любители, люди сурьезные

и вовсе не странные, а как собаки мух л о в я т , — нет, му­

зыку —

Помню, в 1917 году, после убийства Шингарева и Ко-

кошкина, говорили мы с Блоком по т е л е ф о н у , — еще мож­

но б ы л о , — и Блок сказал мне, что над всеми событиями,

над всем ужасом слышит он — музыку, и писать пробовал.

А это он «Двенадцать» писал 11.

И та же музыка однажды, не сказавшаяся словом,

дыхом своим звездным вывела Блока на улицу с крас­

ным флагом — это было в 1905 году.

Из всех самый к р е п к и й , — куда ж Андрей Белый —

так, мля с седенькими пейсиками, или меня взять —

червяк, в три дуги согнутый, и вот первый — не дума-

но! — раньше всех, первый — Блок простился с белым

светом.

409

Не от цинги, не от голода и не от каких трудо­

вых повинностей — ведь Блоку это не то, что мне, полено

разрубить и дров принести! — нет, ни от каких неуст¬

ройств несчастных Блок погиб и не мог не погибнуть.

В каком вихре взвихрилась его душа! на какую ж

высоту! И музыка —

— Я слышу м у з ы к у , — повторял Блок.

И одна из музыкальнейших русских книг — «Перепи­

ска» Гоголя — лежала у него на столе.

Гоголь тоже погиб такой же судьбой.

Взвихриться над землей, слышать музыку — и вот

будни — один Театральный отдел чего стоит! — передви­

жения из комнаты в комнату, из дома в дом, реоргани­

зация на новых началах, начальник-на-начаьнике и — ни­

чего! — весь Петербург, вся Россия за эти годы переез­

жала и реорганизовывалась беспоследственно.

С угасающим сердцем Блок читал свои старые стихи.

«В таком гнете писать невозможно».

И как писать? После той музыки? С вспыхнувшим и

угасающим сердцем?

Ведь чтобы сказать что-то, написать, надо со всем

железом духа и сердца принять этот «гнет» — Россию,

такую Россию, какая она есть сейчас, всю до кости,

русскую жизнь, метущуюся из комнаты в комнату, от

дверей к дверям, от ворот до ворот, с улицы на улицу,

русскую жизнь со всем дубоножием, шкурой, потрохом,

ором и матом, а также — с великим железным сердцем

и безусловной свободной простотой, русскую жизнь — ее

единственную огневую жажду воли.

Гоголь — современнейший писатель Гоголь — к нему

обращена душа новой возникающей русской литературы

и по слову и по глазу.

Блок читал старые свои стихи.

А читал он изумительно: только он один и передавал

свою музыку. И когда на вечерах брались актеры, было

неловко слушать.

Ритм — душа музыки, и в этом стих.

Стихи — не для того, чтобы понимать их, и не на­

до понимать, стихи слушают сердцем, как музыку, а ак­

теру — профессиональным чтецам — не ритм, выраже­

ние — все, а выражение ведь это для понимания, чтобы,

слушая стих, лишенные «уха» — мух по-собачьи не

ловили.

410

Про себя Блока будут читать — стихи Блока, а с

эстрады больше не зазвучат — не услышишь, если, ко­

нечно, не вдолбят актеру, что стих есть стих, а не раз­

говоры, а безухий есть глухой.

У Блока не осталось д е т е й , — к великому недоумению

и огорчению В. В. Розанова! - н о у него осталось боль­

ш е — и нет ни одного из новых поэтов, на кого б не

упал луч его звезды.

А звезда его — трепет сердца слова его, как оно би­

лось, трепет сердца Лермонтова и Некрасова — звезда

его незакатна.

И в ночи над простором русской земли, над степью и

лесом, я вижу, горит.

7 ноября 1921

Берлин

КОНСТ. ФЕДИН

АЛЕКСАНДР БЛОК

1

Вот так хочется иной раз бежать в комнату, порог ко­

торой не переступают люди. Заткнуть все щели и скважи­

ны в дверях и окнах, завесить стены коврами, платьем, пок­

рывалами, чтобы никто, никто не слышал, как играешь.

Потому, что на руках моих жесткие выросли ногти, и

пальцы отвыкли от грифа, и легкий смычок — чужой мне.

И потому, что стыдно держать инструмент, когда не

быстры пальцы и не гибки кисти. И жалок, презренен я,

которого руки не пускают передать живущую во мне

песню.

Есть многое в сердце моем о Блоке. Но что это мно­

гое — не знаю. И если скажу словами, которыми дано