Александр Генис в Журнальном зале 1993-2010

Изображая этот хаос, Гао разделил свой авторский персонаж на несколько ипостасей, обозначив каждую местоимением — Я, Ты, Он и — даже Она. Попеременно ведя повествование от их лица, Гао постепенно сводит все линии. Это подспудное движение создает внутренний сюжет книги. Разъятая личность постигает самое себя. Чтобы обрести вожделенную целостность, гармоничность, “самость”. Если угодно, “Гору духов” в этом отношении можно сравнить с популярной сейчас в России книгой Германа Гессе “Паломничество в страну Востока”, где аллегорически описывается юнгианский процесс самопознания. Герою Гао, однако, не дано вылечиться от хаоса. Его долгое путешествие кончается, как у беккетовских героев, — ничем. Вместо цели и оправдания жизнь предлагает автору последнее утешение — чистую экзистенцию, осознанное переживание каждого из тех моментов, что время отводит нам между рождением и смертью.

Не найдя ни мира, ни счастья, ни выхода, Гао остается там, где начинается всякая жизнь: в слепящей пустоте немого абсурда.

Янв. 2001, Нью-Йорк

Чтобы дать представление о стиле и настроении этой книги, мы предлагаем перевод короткой заключительной главы “Горы духов”.

В снегу за окном я вижу маленькую зеленую лягушку. Зажмурив один глаз и широко открыв другой, она неподвижно смотрит на меня. Я знаю, что это — Бог.

Он явился предо мной, чтобы увидеть, пойму ли я его.

Он разговаривает со мной, открывая и закрывая глаза. Когда Бог говорит с человеком, он не хочет, чтобы человек слышал его голос.

И я не думаю, что это странно, как будто так и должно быть. Как будто Богу естественно быть лягушкой. Разумный круглый глаз моргнул лишь раз. Как хорошо, что он удостоил взгляда жалкое человеческое существо, меня.

Открывая один глаз и закрывая другой, он изъясняется языком, недоступным человеку. Бога не беспокоит, пойму ли я его.

Я мог бы, конечно, подумать, что в этом подмигивании нет никакого смысла, но, может быть, важность сообщения как раз в том, что оно ничего не значит.

Чудес не бывает. Бог говорит это, говорит это ненасытному человеческому созданию, мне.

Но чего тогда еще искать? — спрашиваю я его.

Вокруг молчание, снег падает беззвучно. Я покорен этим покоем. Так же мирно должно быть в раю.

Тут нет радости. Ведь радость родственна тревоге.

Снег продолжает падать. Я не знаю, где я. И я не знаю, откуда взялись эти небеса. Я гляжу вокруг себя.

Я не знаю, что ничего не знаю, все еще думая, что знаю все.

Что-то происходит за моей спиной, и всегда есть таинственный глаз, так что лучше мне просто притворяться, что я понимаю, хотя я и не понимаю.

Пока я притворяюсь, что понимаю, я еще не понимаю.

Факт, однако, в том, что я не способен ничего понять, я ничего не понимаю.

Вот оно как.

* * *

Журнальный зал | Новый Мир, 2001 N9 | АЛЕКСАНДР ГЕНИС

АЛЕКСАНДР ГЕНИС

*

ТРИКОТАЖ

Автоверсия

Посвящается Драгинье Рамаданской.

БАБУШКА

Я заплакал, когда она умерла, хотя в ее девяносто один год трудно было сделать что-нибудь умнее.

Только это случилось, начались сны. Я знал, что мне от них не отделаться, пока не напишу все, что о ней помню.

Я привык относиться к своему подсознанию снисходительно, как к разжиревшей таксе. Слепое и глухое, оно почти ничего не знает об окружающем. Из всех органов чувств у него одна интуиция. Она доносит ему, что происходит снаружи, но сведения эти приблизительны и недостоверны. На все оно реагирует невпопад и путая. Правда, иногда оно способно к прозрениям. Об их значительности догадываешься по потрясениям. Смутная память о них будоражит с утра.

Больше непонятливости меня раздражает его медлительность. С женой оно познакомилось лет через пять, с сыном — через два, о коте — до сих пор не знает. Зато на смерть отзывается мгновенно, и покойники оказываются в моих снах быстрее, чем в могиле. Что и понятно — о смерти оно знает больше моего. Оно ведь еще не совсем родилось. Одной ногой, эдакой необутой амебной ложконожкой, оно еще по ту сторону. Мертвых оно узнает сразу, проблемы у него с живыми — даже со мной.

Больше всего хлопот во сне мне доставляют местоимения. Никогда не уверен, что говоришь от первого лица. Когда мы переехали в населенный азиатами городок, мне стали сниться японки в распахнутых кимоно. Для моего простодушного, как пельмени, подсознания репертуар был чересчур эксцентричным, и я решил, что на новом месте мне снятся чужие сны. Если это так, то как должны были поражаться соседи, видя во сне Хрущева.

Первый раз после смерти бабушка появилась на вокзале. Мы провожали ее в Луганск — она ездила туда к своей маме. Во сне бабушка шла по перрону, становясь все меньше. Тут пошел дождь, и она спряталась под бетонный козырек газетного киоска. Он скрыл ее целиком — ростом бабушка была с двухлетнюю девочку.