Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870)

Между тем император, считая главное дело жизни свершенным, все больше сосредоточивался на своем расшатанном здоровье и все меньше уделял времени текущим делам. За последние годы он заметно постарел и утрачивал свойственные ему прежде энергию и живость ума. Он чувствовал себя совершенно одиноким, не встречая понимания ни у императрицы, ни у большинства старых соратников, не одобрявших его либеральных начинаний. Наполеон все больше уходил в себя, погруженный в тягостные мысли о неотвратимом приближении смерти. Его физическое и моральное состояние приобретало особое значение в то время, когда требовалось принимать срочные и продуманные внешнеполитические решения.

Не продвинувшись в создании франко-австро-итальянского блока, Наполеон III мог бы попытаться ослабить угрозу со стороны Пруссии путем сближения с Россией, хотя времени для этого практически уже не оставалось. Александра II и Горчакова можно было заинтересовать только одним – согласованной политикой на Востоке. Но именно в этом вопросе генералу Флери перед отъездом в Петербург было предписано вести себя предельно осмотрительно и не связывать Францию никакими обязательствами и обещаниями.

Между тем Горчаков с согласия Александра II сам инициировал обсуждение с новым французским послом восточных дел. В начале января 1870 г. канцлер пригласил Флери к себе и завел разговор о бедственном положении христиан в Оттоманской империи. Их положение, по убеждению Горчакова, можно было бы существенно улучшить путем согласованной политики России и Франции по отношению к Турции. При этом канцлер предусмотрительно подчеркнул, что у России нет намерений разрушать Турцию, чего так опасались в Париже, Лондоне и Вене.

Горчаков не скрыл от Флери, что его беспокоит антироссийская направленность деятельности посла Франции в Константинополе, часто идущая вразрез с официальными заявлениями своего правительства, а также привлечение в состав французских дипломатических и консульских представительств на Востоке польских эмигрантов. Канцлер не стал скрывать и своей озабоченности активной католической пропагандой среди восточных христиан[704]

.

Однако попытка Горчакова договориться на какой-то взаимоприемлемой платформе о согласованных действиях на Востоке успеха не имела. В ответ на свой запрос Флери получил от министра иностранных дел четкое указание не входить с Горчаковым в обсуждение восточных дел и тем более не затрагивать вопрос о ревизии Парижского договора 1856 г. «Вы понимаете, как важно не позволить склонить нас на эту почву, – наставлял Дарю посла. – Договор 1856 г. – это один из самых крупных и наиболее счастливых актов французской политики. Он регулирует положение на Востоке в духе, наиболее соответствующем нашим традиционным интересам и общим интересам Европы. Он стоил многих жертв, и без серьезных мотивов нельзя отказываться от достигнутого. Это – политический капитал»[705].

Когда генерал Флери попытался апеллировать в этом вопросе к Наполеону, он получил весьма двусмысленный ответ, поставивший его в тупик. «Все наши усилия, – писал император, – должны ограничиться тем, чтобы достигнуть согласия, скорее обменом мнений, нежели предложением конкретных проектов»[706]

. Это означало, что Наполеон III даже перед лицом очевидной прусской угрозы не желал выполнять данное Александру II обещание содействовать в пересмотре Парижского мира.

У Флери могло, наверное, возникнуть ощущение, что император забыл о своем поручении – любой ценой добиться улучшения франкороссийских отношений перед угрозой со стороны Пруссии. Во всяком случае, он не получал от него никаких конкретных указаний способных облегчить выполнение этой задачи. А наставления, поступавшие от сменявших один другого министров[707], не давали послу необходимых полномочий для серьезного диалога с Горчаковым. «Сближение с Россией Наполеон готов был рассматривать лишь как конъюнктурную комбинацию, не связанную с жертвой общим направлением французской политики. Эта позиция официальных французских кругов облегчала бисмарковской дипломатии борьбу за нейтралитет России, – справедливо заметил по этому поводу авторитетный отечественный исследователь.»[708]

Генералу Флери не оставалось ничего другого, как исполнять рутинные посольские функции и изучать страну пребывания. Как и все его предшественники, он удивлялся самобытностью России и особенностями ее политической системы. «Со времени моего приезда в Санкт-Петербург, – писал Флери, – я был поражен тем, насколько глубоко Россия отличается от других государств Европы…».

От внимания французского посла не укрылась и активизация противников существующей власти, разбуженных реформами 60-х годов, что вызывало у Флери «обеспокоенность относительно будущего этой страны»[709]. Он даже поручил первому секретарю посольства маркизу Жозефу де Габриаку подготовить аналитическую записку о внутреннем положении России [710].