Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870)

«Эмсская депеша» была опубликована в утренних немецких газетах уже 14 июля. Ее текст по телеграфу немедленно воспроизвели все европейские информационные агентства. В Тюильри, в правительстве и в Законодательном корпусе телеграфное сообщение вызвало настоящее смятение, сменившееся в течение дня патриотическим угаром, во власти которого оказалась подавляющая часть общества. На улицах стали собираться толпы людей, выкрикивавших: «На Берлин!». Перед зданием посольства Пруссии многотысячная толпа распевала «Марсельезу». Прусский посол фон Вертер 14 июля срочно был отозван Бисмарком в Берлин «для консультаций», что только подлило масла в огонь[732].

Совет министров, Законодательный корпус и Сенат проводили экстренные заседания. Наполеона, готовившегося в это время к операции по удалению камней в почках, осаждала императрица Евгения. Она требовала немедленно объявить Пруссии войну. Император колебался. Его сомнения разделяли принц Наполеон, принцесса Матильда и Эмиль Олливье, не верившие заверениям маршала Лебёфа о готовности армии и резервов к началу военных действий[733]

. Но под бешеным напором дворцовых и уличных «патриотов» Наполеон вынужден был отступить. Он санкционировал правительственный запрос в парламент о срочном выделении военных кредитов.

В то время как Сенат единодушно пошел на поводу у двора и общественных настроений, выказав готовность к войне, в Законодательном корпусе такая перспектива вызвала возражения у ряда депутатов из левого центра. С яркой предостерегающей речью выступил А. Тьер, призвавший своих коллег не принимать сгоряча решений, которые могут стать необратимыми. Но его голос утонул в криках большинства. Все ждали, что скажет от имени правительства его глава. Переступив через себя, «пацифист» Олливье произнес фразу, за которую будет оправдываться до конца своих дней. «С этого дня я и мои коллеги, берем на себя очень большую ответственность, и мы возлагаем ее на себя с легким сердцем…» – напыщенно заявил он, обосновывая позицию правительства в пользу войны[734]. В действительности, уже тогда он стал думать об отставке, чтобы переложить эту ответственность на чужие плечи. Такая возможность ему представится очень скоро – 10 августа 1870 г., когда подавляющим большинством голосов Законодательный корпус выразит вотум недоверия кабинету Олливье[735]

.

В результате 245 депутатов Законодательного корпуса проголосовали за выделение на предстоящую войну затребованных правительством кредитов. Нашлось лишь 10 депутатов, которые осмелились высказаться против мнения подавляющего большинства; 7 человек воздержались при голосовании[736].

До официального объявления войны оставалось еще четыре дня. Все это время, как и в предыдущие дни, предпринимались энергичные, скрытые от посторонних глаз, усилия по дипломатическому урегулированию франко-прусского конфликта. Никто в Европе не был тогда заинтересован в новой войне, и каждая из влиятельных держав пыталась охладить воинственный пыл в Париже и Берлине.

Свои предостережения Парижу высказал британский кабинет, посоветовавший не раздувать конфликт и искать пути его компромиссного разрешения. Ему, как и Берлину, 15 июля было предложено английское посредничество в урегулировании конфликта, однако это посредничество было отклонено Францией и Пруссией. Не имела успеха и миротворческая попытка Австро-Венгрии, опасавшейся втягивания ее в войну, к чему Наполеон III давно склонял Франца-Иосифа.

Не осталась в стороне от поисков спасения мира и Россия, предложившая в разгар кризиса созвать международную конференцию. Когда российский временный поверенный в делах Г.Н. Окунев 14 июля поинтересовался мнением на этот счет герцога де Грамона, министр иностранных дел, хотя и не отверг в принципе возможность ее созыва, тем не менее, выразил скептицизм в отношении успеха конференции. «Пруссия хочет войны, и она ее получит», – подчеркнуто уверенно заявил Грамон. При этом он добавил, что конференция может стать полезной после окончания войны, в исходе которой министр нисколько не сомневался [737]

.

О попытках России предотвратить сползание к войне сообщал в Париж генерал Флери. В телеграфной депеше, датированной 11 июля, он писал о срочном отъезде в Берлин Горчакова с личным письмом царя к прусскому королю. Горчакову, как сказал Флери сенатор В.И. Вестман, временно замещавший канцлера в Министерстве иностранных дел, император Александр «поручил сделать самые миролюбивые внушения» своему августейшему дяде. При этом, добавил Вестман, в Петербурге очень рассчитывают на «восприимчивость Франции» к миролюбивым усилиям России[738].

12 июля у Флери произошла короткая встреча с самим императором. Александр II заверил французского посла в желании сделать в пределах своих возможностей все для предотвращения войны, которая, по его словам, «стала бы общеевропейским бедствием, выгоду из которого извлекла бы революция»[739].