Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870)

А тогда, 14 ноября 1856 г., они оживленно проговорили более часа, обсудив, помимо политических дел, за которыми императрица, как выяснил Киселев, следила с постоянным вниманием, историю загородных резиденций, построенных королями Франции. Евгения расспрашивала посла об аналогичных резиденциях русских императоров, а также об особенностях этикета петербургского двора. К концу беседы к ним присоединился император, поинтересовавшийся деталями устройства Киселева в Париже.

Подытоживая свои первые впечатления о супруге императора французов, Киселев в депеше, отправленной Горчакову, отметил: «В императрице, как мне показалось, живут два начала. С одной стороны, она уже успела усвоить уроки французского воспитания, что проявляется в ее оживленной манере общения. С другой – ее испанская природа обнаруживается в некоторой тяжеловесности мысли»[260]

.

В дальнейшем отношения между императрицей Евгением и графом Киселевым приобретут, можно сказать, доверительный характер. «Она нередко вступала с ним в беседы, старясь или выведать взгляд русского правительства на какую-нибудь из дипломатических затей, свою или своего супруга, или же внушить ему косвенно доверие к разного рода торжественным заявлениям о миролюбии французского императора…», – отмечал один из биографов П.Д. Киселева[261].

На следующий день после частной аудиенции у императрицы граф Киселев нанес визит принцу Наполеону, двоюродному брату императора. До рождения в императорской семье наследного принца, которого родители ласково называли «Лулу», он считался официальным наследником престола. Принц имел репутацию левого, чуть ли не республиканца, и уже по этой причине числился среди главных врагов императрицы Евгении.

Принимая Киселева, принц начал с комплиментов в адрес русской армии, доблестно сражавшейся в Крымской кампании. Именно на полях сражений в Крыму, по убеждению принца Наполеона, возникли чувства взаимного уважения между «храбрыми солдатами обеих армий» [262].

Затем разговор перешел на вопросы текущей политики. Выразив свое удовлетворение установившимся миром, принц подтвердил твердое намерение императора следовать по пути сближения с Россией. При этом он заметил, что император французов «связан обязательствами по отношению к Англии, которая, иной раз, проявляет чрезмерную требовательность». Тем не менее, есть все основания надеяться на прочное послевоенное устройство.

Киселев не преминул отметить, что Россию не может не беспокоить очевидное намерение британской дипломатии выступать в роли единственного интерпретатора Парижского договора, который она трактует исключительно в свою пользу. В Петербурге вызывает озабоченность и нежелание Австрии строго следовать условиям мирного договора в части, относящейся к демилитаризации Дунайских княжеств. Россия и Франция, подчеркнул посол, могли бы действовать сообща в плане контроля за соблюдением Парижского договора.

Принц согласился с мнением Киселева, отметив искреннюю расположенность императора к сотрудничеству с Россией, но одновременно признался, что сам он не обладает достаточным ресурсом влияния на Наполеона III в решении больших политических проблем. «Меня держат здесь за горячую голову, – разоткровенничался принц Наполеон, – так как я всегда говорю то, что я думаю, в особенности императору. Справедливости ради скажу, что он меня выслушивает, но зачастую только для того, чтобы после ничего не сделать. Но, в конце концов, именно ему надлежит принимать решения. Все это, однако, меня не обескураживает».

В завершение разговора принц Наполеон заверил Киселева в своей приверженности курсу на сближение с Россией. В отчете об этой встрече посол среди прочего отметил, что принц настроен враждебно в отношении Австрии, что «заслуживает нашего внимания», хотя его реальное влияние на императора, по его же собственному признанию, весьма незначительно.

С самого начала своей посольской миссии в Париже граф Киселев много внимания уделял состоянию франко-английских отношений. Его первые впечатления не были оптимистичными для интересов российской политики. Он констатировал твердую приверженность Луи-Наполеона английскому союзу. Говоря о самой злободневной на тот момент проблеме разграничения в Дунайских княжествах и позиции Франции, он писал Горчакову: «Наполеон не станет ссориться с Англией по этому вопросу. Он дал мне это понять при первой встрече в Компьене. Он не ослабит старые союзы, о чем открыто сказал при получении моих верительных грамот. Остается надеяться на будущее, и работать в этом направлении, в чем я вижу мой долг. Пока же не следует питать на этот счет иллюзий»[263].