Александр II

Правда, москвичи и тут сумели отличиться. Москву он любил особенно нежной любовью. После смерти матери Александр Николаевич решил оставить Нескучное с дворцом Александрия за собой и выплатил цену имения братьям. Он продал городу парк Сокольники за 350 тысяч рублей, хотя тот стоил миллион. Адрес же его огорчил.

В обращении Московской Думы по почину городского головы князя Черкасского было выражено не только удовлетворение свершившимся событием, не только верность подданных своему государю, но и сочувствие к продолжению преобразовательной деятельности монарха, как источнику новой крепости для государя и государства.

«Никто не стяжал таких прав на благодарность народа, как Вы, Государь, – говорилось в обращении, – и никому не платит народ такою горячею привязанностью. От Вас принял он дар и в Вас же самих продолжает он видеть надежнейшего стража дарованных ему вольностей, ставших для него отныне хлебом насущным. От Вас одних ожидает он завершения Ваших благих начинаний и первее всего – простора мнению и печатному слову, без которого никнет дух народный и нет места искренности и правде в его отношениях к власти; свободы церковной, без которой недействительна и сама проповедь; наконец свободы верующей совести – этого драгоценнейшего из сокровищ души человеческой. Государь, дела внешние и внутренние связуются неразрывно. Залог успеха в области внешней лежит в той силе народного самосознания и самоуважения, которую вносит государство во все отправления своей жизни…»

Не одна умная голова сочиняла обращение. Поработал тут и Иван Сергеевич Аксаков. Это он вставил фразы о том, что «внешние опасности найдут Россию тесно сомкнутою вокруг престола» и о том, что объединение всех национальных сил требует, с одной стороны, «доверия царя к своему народу», а с другой – «разумного самообладания в свободе», фраза туманная, но слово «свобода»… Адрес единогласно поддержали 150 гласных Думы из купцов и городских обывателей. Однако министр внутренних дел Тимашев его возвратил, не найдя возможным представить государю. Адлерберг отозвался о нем, как о составленном в «неуместной и неприличной форме».

Трудно было понять царя. Иван Сергеевич Аксаков разразился длинным письмом к доброму своему приятелю Константину Петровичу Победоносцеву: «…уже не говорят, а положительно известно, что этот адрес возвращен Думе официально с уведомлением, что министр внутренних дел не счел даже себя вправе представить его государю. Разумеется, нет такого слабоумного человека в России, который бы поверил, что русский министр может осмелиться посягать таким образом на права самодержавного государя, перехватывать адресованные ему письма, скрывать от царя опубликованное, письменное выражение чувств и желаний целой Москвы, которой Дума есть только законная представительница. Не понимаю, к чему понадобилось разыгрывать такой secret de comédie и на такой обширной сцене, ибо Московский адрес (отчасти именно благодаря своим злоключениям) быстро распространяется и распространяется по всей России, – но как бы то ни было, – смысл министерского заявления ясен: государь недоволен адресом и не хочет его принять.

Это известие прискорбное; оно и огорчит глубоко и смутит – смею думать – всю Россию. Оно еще раз свидетельствует о том колоссальном недоразумении, которое тяготеет на всех отношениях власти к народу…»

Аксакову казалось, что в адресе нет и тени какого-либо требования, а лишь выражение ожидания от государя установления «честности в покорности», то есть взамен «отречения от личной гражданской свободы, которою всяк живой пользуется в Европе, – мы просим только уважения к нашей нравственной свободе, к нашему человеческому достоинству. Мы готовы повиноваться и повинуемся, как ни один народ в мире, – но не заставляйте же нас лгать, раболепствовать, подличать. Наша общественная совесть наболела от беспрестанной лжи и безнравственности нашего положения, и мучительная потребность правды все сильнее и сильнее сказывается в обществе…»

Чем дальше, тем сильнее разгорался пламень негодования Аксакова: «Пошлость и подлость становятся характеристичными чертами русского общества, а с ними никнет общественный дух, меркнут таланты, тупеет ум, скудеет страна честными, талантливыми и умными. Это оскудение людьми – факт неоспоримый… Остается верить, что прочти государь Московский адрес без предупреждения и предубеждения, один, в беседе лишь с своей совестью, он отозвался бы на адрес иначе».

Письмо это до Александра Николаевича, конечно, не дошло, а жаль. В нем с предельной прямотой Аксаковым поставлен вопрос о нравственности власти, о том, что попрание нравственности губит власть и страну. Тут Иван Сергеевич имел в виду не только обстоятельства личной жизни государя, о которой был прекрасно осведомлен через жену, Анну Федоровну Тютчеву. Мягкость и доброта Александра Николаевича как человека оборачивалась его слабостью как государя, уступки своим личным страстям и желаниям – потаканию своекорыстной возне вокруг трона людей, недостойных государственных постов и милостей государя.