Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

Ее носилки опустились, и слуга постучал в ворота ее дома. Таис вышла и подумала, что впервые видит свое жилище со стороны улицы. Во дворе кипела жизнь — везде она кипит! В покоях Птолемея шла уборка, были распахнуты все двери и окна, мылись полы и повсюду стоял запах лотосов — как же иначе, мы ведь в Египте. (Видимо, заставляя поливать двор лотосовой водой, Птолемей втайне надеялся на их легендарное действие.) Во внутреннем, незнакомом ей садике за Птолемеевыми покоями Таис заметила несколько статуй и алтарей — Зевса, Афины. Третий же заставил ее вздрогнуть. Она пошла туда! Так и есть — его кудри, его наклон головы. Александр с копьем, работа Лисиппа; копия, конечно. Украшен свежими цветами, уставлен курильницами.

— Что это? — как в тумане спросила Таис садовника, поливавшего лимонные деревья в кадках.

— Божественный Александр, госпожа, дарит счастье и удачу. Стоит в каждом доме.

— И у тебя? — Таис обратила к нему свои прекрасные глаза.

— И у меня, госпожа. Конечно, не такой большой. С тех пор, как стоит, хорошая жизнь стала у меня. Добрый бог, много помогает.

Как странно, когда он был жив и потребовал для себя божественных почестей, у многих это вызвало ухмылку, а сейчас, когда он умер, вдруг никто не сомневается в его божественности.

— И у господина Неарха?

— Да, а как же. Только в другом шлеме, со щеткой.

Таис кивнула. Александр-Зевс, тоже Лисиппа. Она рядом стояла, развлекала Александра, к большому неудовольствию ваятеля, который требовал от царя взгляда грозного, а не веселого.

— Мой деверь — скульптор, богатым человеком стал. Хорошо у него божественный Александр получается, похожий, говорят ветераны.

Но Таис уже не слушала. Она смотрела на каменное лицо Александра, и оно оживало под ее взглядом: глаза наполнялись озорством, рот с припухлыми уголками расплывался в улыбке. Ведь действительно, она знала его в основном веселым. Грозным, злым — вообще никогда не видела. Иногда очень расстроенным, иногда очень усталым — хотя он всегда старался это скрыть.

— Устал, мой милый?

— Есть немножко. — И виноватая улыбка: как можно прийти к его маленькой девочке и падать с ног от усталости!

Таис обняла каменного Александра и заплакала.

Геро предпринимала иногда слабые попытки поговорить с Таис, но каждый раз терпела неудачу и успокаивала свою досаду только тем, что Таис еще слишком слаба и не готова что-то изменить в своей странной жизни.

— Нам всем его очень недостает, — сказала Геро однажды, устав притворяться. — Не только потому, что он был нашим царем, хозяином нашей жизни, но потому, что был прекрасным человеком. Необыкновенным, и мы только сейчас понимаем, что мы с ним потеряли! И только сейчас, когда все пошло прахом, мы осознаем, какое удивительно счастливое время он нам подарил. Но его не вернешь… Если тебе удастся думать не о том, как плохо, что он ушел, а о том, как хорошо, что он был, и как нам повезло жить с ним, тебе станет легче… Если тебе удастся заменить горестные мысли на счастливые воспоминания, на смену тоски придет печаль, а это уже… заживающая рана. Я молю всех богов, я молю Александра, чтобы он послал тебе принятие, смирение. Можешь ты сама что-то сделать для этого?

— И ты действительно думаешь, что это возможно? — Таис неожиданно медленно рассмеялась. — О какой ране ты говоришь? О какой боли? — Она хохотала. — Я вся и есть рана. И мне так больно, что я уже ничего не чувствую. Ты видела, и ничего… не поняла. Да и как ты могла, вам ведь это и не снилось…

Плача и смеясь, она медленно, спотыкаясь, побрела к себе, в свою комнату-келью, место добровольного одиночного заключения, подальше от жизни, в которой она не хотела быть, от людей, среди которых она чувствовала себя чужой.

«Я одна, милый. Одинока, я — без тебя. Я не могу жить без тебя. Эти люди… Они, наверное, любят меня, а я вот люблю тебя одного. Что мне делать со своею любовью? Такая я странная, прости мне мою любовь. Закаты-рассветы… Был ты и было все. И я все для тебя могла сделать — горы свернуть, любимый. А тебя нет, и нет ничего. А я так хочу быть с тобой… Где ты? Почему не приходишь ко мне, возлюбленный мой? Я ждала тебя раньше; и ты приходил. А что ждать мне теперь, каких встреч? Я не могу без тебя. Что мне делать?»

Воспоминания, воспоминания о ее прекрасной жизни. Это все, что у нее осталось. И письма, которые она знала наизусть и к которым боялась прикоснуться. Ведь если она прочтет их, у нее больше ничего не останется впереди, одна пустота.

Таис сидела в комнате, полной вещей, напоминавших о нем, — ее маленький и тщательно охраняемый мир. Кресло со львами было его креслом, и она садилась на него как будто к нему на колени. Она представляла, как он сиживал на нем, опершись спиной на подушку, вышитую Таис во время частых разлук с ним. Она сделала ее, чтобы ему было удобно, красиво. Иногда эта подушка перекочевывала ему под колени, а она сама — на кресло. «Ты куда поехала?» — И их сдерживаемый смех, сопровождающий их смешную любовь.