Александр у края света

Ну ладно; итак, я отправлялся в Согдиану, где бы эта проклятая Согдиана не находилась — и это, Фризевт, по сути и есть конец моей истории, ибо я и посейчас здесь. Случайно вышло так, что Согдиана оказалась самым похожим на дом местом из всех, в какие я попадал после смерти отца. Тогда, впрочем, я этого знать не мог. Я решил, что мне суждена жизнь в каком-нибудь ущелье в компании односложно изъясняющихся македонских ветеранов и местных людоедов. Как ты можешь догадаться, в восторг это меня не привело.

Я вышел из бани, куда завернул, чтобы прочесть письмо, и зашагал обратно к гарнизонным казармам, в которых остановился. Вечер был довольно жарким, предстояло взбираться на холм, и потому я шагал не спеша, погрузившись в мысли об Александре и его письме. Соответственно, я не слишком обращал внимание на людей вокруг и не замечал мужчину в военном плаще и шлеме, покуда он вдруг не врезался мне в спину, как идущий на таран боевой корабль и не сбил меня с ног.

Сам он тоже полетел на землю, и я отчетливо услышал треск, звук ломающейся кости, который ни с чем не спутаешь. Он тут же принялся сыпать проклятиями и стонать. Я выпутал ноги из складок его плаща и встал.

— Ты в порядке? — задал я довольно дурацкий вопрос.

— Нет, пропади ты пропадом, я не в порядке, — отвечал он. — Ты, шут гороховый, ты мне ногу сломал.

— Извини, — сказал я. Это не самая умная вещь в данных обстоятельствах, но ничего дурного в виду я не имел. Он, впрочем, не был впечатлен.

— «Извини» будет маловато, чтоб тебя, — прохрипел он и тут же снова завопил от боли. — Ну, ты об этом пожалеешь, можешь не сомневаться, не будь я синтагмарх царской армии, и никому…

— Эвдемон? — произнес я.

Он дернул головой и вылупился на меня.

— Мы знакомы? — спросил он.

— Эвдемон, это же я. Эвксен.

— Что?

— Эвскен, — повторил я. — Твой брат.

— Ох, преблагие боги!

Тут появилась пара солдат; они помогли Эвдемону подняться, вызвав еще один львиный рык, а затем сообщили мне, что я арестован.

— Не будьте идиотами, кретины, — прошипел Эвдемон. — Этот идиот мой брат.

Солдаты не вполне поняли, какое это имеет значение; брат или не брат, я был гражданским, который, по всей видимости, причинил серьезный ущерб действительному македонскому офицеру. Однако прежде чем они успели накинуться на меня и разорвать на части, Эвдемон стал раздавать приказы; можно было расслышать щелчки, с которыми их мозги отключились, передавая непосредственный контроль над мускулами, нервами и связками в их телах вышестоящему командиру. Они подхватили его на руки и понесли в направлении казарм, а он висел у них на плечах, как пьяница. Я двинулся следом.

Хирурга на месте не оказалось; он ушел на ужин. Эвдемон отправил кого-то разыскать его и мы остались одни во дворике у дома хирурга.

— Привет, Эвдемон, — сказал я. — Я думал, ты умер.

Он нахмурился.

— Да ну, — сказал он.

Я пытался придумать, что еще сказать.

— Как у тебя дела? — спросил я.

— Не очень, — ответил он. — Какой-то проклятый дурак только что сбил меня с катушек и сломал ногу.

Я смотрел на него. Он был пониже, чем я помнил, но существенно массивнее; чем бы он ни занимался последние двадцать с чем-то лет, это позволило ему обзавестись солидными запасами мускулов и плоти. Его плечи, руки и грудная клетка были огромны, а живот мешком свисал над ремнем. Даже пальцы у него были гигантские; моя рука пропала бы в его ладони целиком, как рука ребенка в руке отца. Щеки его были круглыми, как яблоки, а борода доходила почти до глаз. За всю жизнь я не видал шеи толще. Лица под бородой было почти не видно за исключением увеличенной копии отцовского длинного, плоского носа. На внутренней поверхности левого предплечья, почти точно посередине между кистью и локтем, красовался большой и живописный шрам, след жестокого ожога — я видел когда-то нечто подобное на голени одного кузнеца, который ухитрился поскользнуться, сжимая клещами раскаленный добела слиток бронзы, и на мгновение приложился к нему.

— Что случилось с твоей рукой? — спросил я.

— Обвал, — ответил он отстраненным, почти скучающим голосом. — Осадные операции под Тиром. Мы выкопали проход под стеной и подожгли подпорки, чтобы обрушить стены наверху. Какой-то идиот схалтурил и они рухнули слишком рано. Меня завалило, а шесть футов горящего дерева приземлились мне на руку. Конечно, я не могу двинуться; так и лежал там, пока за мной не вернулись. Мало было радости, — добавил он со слабой, мрачной улыбкой. — А сам-то ты как? Я так понял, ты вернулся домой? Как там у нас?

В его голосе слышался натужный интерес, с каким спрашивают о здоровье далекого и довольно неприятного родственника.

— Не так уж и плохо, — ответил я. — Почти так, как в твое время. Я немного навел порядок.

— Заделал дырку в крыше на кухне?

Я кивнул.

— Но дверь в кладовой так же заедает, — добавил я.

— Правда? Не могу припомнить. — Он попытался пошевелиться, но боль заставила его скривиться. — В самом деле, Эвксен, ты просто какое-то наказание. Мы не виделись двадцать шесть лет и первое, что ты делаешь — ломаешь мне ногу. Ты всегда был неуклюжим засранцем.