Александр Великий. Мечта о братстве народов

Александр чувствовал, что этот человек ставит себя выше его, будучи учеником Платона и обладая универсальными познаниями во всех областях. И царь понимал, что для его бывшего учителя варвары так и останутся варварами — даже если они и зовутся персами — то есть неспособными управлять собой, готовыми поставить себя под начало греков. Сегодня его назвали бы шовинистом, который так и не смог избавиться от своих эллинских предрассудков и по этой причине не был готов к принятию концепции слияния народов. Но до открытого разрыва дело не дошло. Александр не забыл, чем был обязан своему наставнику. Для воздвигнутой по его приказу в Афинах статуи в память о философе он сам сочинил такую надпись: «Божественному Аристотелю, познавшему всю мудрость».

Лишь будущие поколения взяли на себя отмщение за казнь Каллисфена. Ученики Аристотеля, перипатетики (от «перипатос» — название крытой галереи для философских дискуссий во время прогулок), нарисовали мрачный образ Александра, портрет тирана, который всем достигнутым был обязан лишь своему везению и которого погубила собственная мания величия. Каллисфену они отвели роль мученика, принявшего смерть из-за своих убеждений. В памфлете «Каллисфен, или О скорби» Феофраст оплакивает своего друга, доверившегося царю, который злоупотребил его великими дарованиями. Эфипп клеймил позором распутство македонянина, его зависимость от роскоши и, прежде всего, его пьянство («…так отомстил Дионис за разрушение Фив»).

Перипатетики положили начало тому, что историки называют «традицией недоброго отношения к Александру». Традиция эта ощущалась уже в древности, однако и по прошествии времени продолжает напоминать о себе. Вряд ли когда-нибудь еще Немезида, богиня мести, могла так торжествовать.

Аттал, Филота, Парменион, Клит, Каллисфен — вот кровавые следы его царствования. Они доказывают, что безграничная власть всегда действует разлагающе и господство насилия приводит лишь к еще большему произволу. Правление Александра не явилось исключением. Конечно, мучительный опыт, приобретенный уже на протяжении нашего столетия, как было замечено ранее, не дает нам права применить его к истории ушедших веков. Нет ничего хуже для историка, чем судить о событиях с высоты нынешнего дня и выступать в роли этакого ясновидца прошлых времен, знающего сегодня, что должно было произойти тогда. И все же становится как-то не по себе, когда, читая об убийстве Пармениона, вдруг наталкиваешься на такие строки: «Не нам решать, каким был бы приговор в наше время с точки зрения буржуазной морали: любое подобное суждение обречено оставаться смехотворным и ничтожным, если речь идет о поступках Александра».

Глава 5.

Марш на Индию

Таксил Омфис, раджа

«Индийцы — первый народ Азии с востока, где восходит солнце, который известен нам и о котором имеем некоторые сведения. В Индии живет много различных родов, говорящих на различных языках. Некоторые из них, как утверждают, имеют такие обычаи: если один из рода заболеет, то его, если это мужчина, убивает ближайший его друг, тоже мужчина. Потому что, как говорят они, болезнь забирает плоть его, плоть нам не достается. И если он отрицает свою болезнь, они все равно убивают и съедают его, не прислушиваясь к нему. Если заболела женщина, то с ней так же поступают ее ближайшие родственницы. И если кто-то состарился, его торжественно приносят в жертву и тоже съедают. Но немногие доживают до старости, большинство же убивают еще раньше, из-за болезни.

У всех индийских родов совокупление происходит прилюдно, как будто это скот. Все они имеют такой же цвет кожи, что и эфиопы. И семя, что они впрыскивают во чрево женщинам, не белое, как у остальных народов, а черное, как и кожа их».

Вот что сообщает нам об Индии Геродот из Галикарнаса, исколесивший полсвета и все разузнавший. Pater historiae[21] передает то, что успел увидеть и услышать, как правило, точно и достоверно, однако, делая ссылку на сведения, полученные от других, забывает, где правда, а где сказка — а в его повествовании об Индии эта полуправда достигла своей кульминации, когда он поведал о гигантских муравьях, перекапывающих в пустыне песок в поисках золота. Все, что рассказывали посетившие эту «страну пяти рек» до и после Геродота другие путешественники, будь то воины, купцы или мореплаватели, очень походит на истории, известные нам от него. И в их описаниях в изобилии встречаются красноглазые единороги, трехсотлетние старцы-отшельники, поющие грифы, изрыгающие огонь деревья, люди с псовыми головами и неправдоподобно огромное солнце. Так как, согласно мифу, Геракл и Дионис сумели перейти Инд, то приключения их предстают перед нами, словно пестрый ковер под названием: «страна чудес» — Индия.