Александр Великий. Мечта о братстве народов

Впечатление от этой страны было настолько сильным, что один человек, вполне разумный и трезвомыслящий (мореход Неарх), верил в басни о муравьях-золотоискателях. Он утверждал, что сам видел их, — правда, не живьем, а только чучела, которые показывали ему охотники. Один из бематистов рассказывал о том, как повстречал в высокогорной долине Гималаев чудовище, ноги которого смотрели в разные стороны. (Йети — снежные люди — были известны уже тогда, вот только изловить их не удавалось.)

Связи, некогда существовавшие между Западом и Индией, уже очень давно были прерваны. Оба мира были настолько чужими друг другу, что напоминали две планеты, которые разделяют сотни световых лет. Уклад жизни, обычаи, культура, религия, климат и природные условия были совершенно разными. Индия была «страною чудес» и антимиром одновременно. Индия казалась terra incognita.

Александр выдвинул в качестве причины похода в Индию то обстоятельство, что войску его надлежало иметь надежный тыл, и это являлось единственной причиной предстоявшей кампании. Военной необходимости в ней не было — не было и политической. Конечно, Дарий Великий уже однажды покорил северо-западную Индию, но его преемники отдали эту территорию назад, и вновь заполучить ее означало бы поставить точку в деле завоевания Персидской империи. Но крайне мало вероятно, что именно эти соображения послужили ключевым мотивом принятия Александром окончательного решения.

В Бактрии и Согдиане завоевывать было уже нечего. С постоянными набегами кочевников, с кое-где происходившими волнениями и отказами платить дань могли справиться те войска, которые он оставит здесь. То, что греки определили как pothos, а мы назвали романтическим духом Александра, его недремлющий инстинкт путешественника, жажда приключений — вот что, главным образом, подвигло его перейти Инд и дойти до края

ойкумены — обитаемой земли.

Однако романтик наш, как всегда, был в достаточной степени реалистом, чтобы предусмотреть все, даже самые мельчайшие детали предстоящей кампании. Армия его была основательно реформирована. Пятиметровые копья пехотинцев, которые делали фаланги непобедимыми, не годились для ведения войны в горной местности и были заменены мечами. Пехоту разделили на более малочисленные отряды, и, таким образом, она, взаимодействуя с такими же подразделениями конницы, должна была образовать новые смешанные боевые группы, с которыми можно было маневрировать в зависимости от складывающейся тактической и стратегической ситуации. Вместе с царскими щитоносцами, пешими лучниками, впервые используемыми конными лучниками — кочевниками из северо-восточного Ирана и отрядами строителей они образовывали мобильную, управляемую армию, быстро реагировавшую на изменение обстановки. Это действительно первоклассное для своего времени войско, превзошедшее даже армию Филиппа, было создано благодаря организаторскому гению своего полководца, хотя потребовались еще многие месяцы учений и маневров, которые по серьезности своей мало чем отличались от реальных сражений, пока была достигнута нужная степень боеготовности.

Примерно пятьдесят тысяч человек отправились весной 327 года до н. э. через Гиндукуш, на этот раз уже в обратном направлении через более или менее проходимые перевалы. Почти на треть армия теперь состояла из бактрийцев, согдийцев, выходцев из Персии, Гидросии, Арахозии, Дрангианы, Арии, Парфии, областей по ту сторону Яксарта, горцев Гиндукуша. Пока еще не решались поставить их сражаться плечом к плечу с греками и македонянами, и они образовывали отдельные подразделения, находившиеся, впрочем, под началом уже их собственных командиров. Если в некоторых источниках и говорится о 120.000 воинов, направлявшихся в Индию, то это потому, что в их число был включен и постоянно увеличивавшийся обоз. Это было уже не войско, а многонациональное государство, жаловались военачальники. И жаловались до тех пор, пока царь не покинул свой шатер и — как это уже происходило однажды — не принялся собственноручно кидать зажженные факелы в повозки, не пощадив и царской; вскоре пылали и повозки педзэтайров, гипаспистов, гетайров и, словно обезумев, солдаты бросали в гигантский костер все, что посчитали лишним грузом.

Страна, куда вели их командиры, была им совершенно незнакома. О том, чтобы таковой она и оставалась, позаботились два раджи. Один, по имени Сасигупта, ранее захватил Бесса, чтобы после обменять его у победителя. Каждый вечер от него приходило в лагерь очередное донесение о том, что ждет их на другом берегу Инда. Сведения такого рода во времена, когда отсутствовали карты местности, могли быть жизненно важными. Раджа сообщал о дорогах, рельефе местности, о воинственных горных племенах и их городах-крепостях, воодушевлял македонян, рассказывая о вечных спорах крупных и мелких князьков, об их взаимной ревности, распрях, о постоянной смене союзников — словом, о том, что могло быть полезным любому завоевателю.