Александр Великий. Мечта о братстве народов

Ты узнал теперь, чего не могут перенести свободнорожденные граждане. Для людей, которые предпочитают умереть с честью, ничем не запятнав себя, жизнь в рабстве горестнее смерти. У меня всего лишь одна просьба к тебе: пощади наших родителей и не отягощай их преклонные годы виною родства с их сыновьями. И прикажи увести нас, чтобы мы своей смертью смогли бы добиться того, что пытались добиться твоей…»

Перед казнью преступников подвергли жестоким пыткам. Они должны были назвать тех, кто вдохновил их на преступление. Ну разве мыслимо, спрашивали себя многие (и не только Гефестион и Кратер), чтобы эти юноши, почти дети, способны были замыслить такой жуткий план без совета и помощи взрослых из царского окружения? Но и под пытками никто из них так и не назвал ни одного имени.

Кровавые следы

Можно ли было обвинять в соучастии в заговоре человека, который, занимаясь воспитанием «пажей», постоянно внушал им мысль о неприятии тирании? Того, кто пустил в оборот известную фразу: «Знаменитым становятся, убив знаменитого»? Ведь это был их учитель Каллисфен, рассуждали «пажи», и значит, он невиновен.

Однако Александр думал иначе. Друзья царя постарались не рассеивать его подозрений, а враги Каллисфена, недостатка в которых не было, чернили его на каждом пиру. Они напомнили Александру и о тех словах, что однажды произнес философ: он пришел не для того, чтобы прославиться за счет Александра, а чтобы доказать, что слава Александра заслужена по праву. В конце концов его арестовали, подвергли допросу и, так и не изобличив ни в чем, заперли в клетку. Несколько месяцев возили его так, пока однажды не пришло известие о его смерти. Причиной стала болезнь — так гласило официальное сообщение двора, и план царя, собиравшегося предъявить ему обвинение перед синедрионом Коринфского союза, потерпел крах.

Птолемей в свое время не ошибся, утверждая, что когда-нибудь, очевидно по пути в Индию, от историка постараются избавиться. А версия о его «болезни» служила для того, чтобы снять вину с Александра. Не мог же он выступить в роли убийцы человека, который был родственными узами связан с Аристотелем!

Согласия между Александром и Каллисфеном не существовало уже давно. При дворе всегда были люди, которые по тем или иным причинам впадали в немилость, однако жизни Каллисфена до сих пор ничего не угрожало. Разве он не был первым, кто возносил хвалу царю — «панегирики», как об этом говорится в его книге? Разве он не возвеличивал Александра, сына Зевса-Аммона, перед которым утихали даже волны? Разве не приравнивал его к таким героям, как Ахилл или Геракл? Не оправдывал убийство Клита? В книге Каллисфена о походе Александра главный герой всегда на первом плане. Однако, несмотря ни на что, большой палец правителя был опущен вниз. Видимо, царь руководствовался здесь принципом: кто не со мной, тот против меня. А это, в первую очередь, значило: против его устремлений примирить Запад и Восток, объединить македонян и персов.

Поскольку, считал он, «если мы желаем завладеть Азией, а не только занять ее при помощи военной силы, то мы должны обеспечить ее народам право разделить нашу миссию. Лишь тогда доверятся они нам и помогут на вечные времена установить наше господство. По-иному такую гигантскую империю нам в руках не удержать, и ничего не останется, как только научить их кое-чему, да и самим у них кое-чему получиться». Наказ, данный ему Аристотелем перед тем, как Александр отправлялся в этот поход: «С греками обходись, как господин, а с варварами — как тиран!», был давным-давно позабыт.

Александр и Аристотель переписывались во время похода. Обо всем, что было открыто учеными (которые сопровождали царя) в области географии, ботаники, зоологии, сообщалось философу и его ученикам в Афины. После случая с Каллисфеном Отношения между ними стали прохладными. В одном письме, вокруг которого было много споров (впрочем, нет таких писем Александра, которые не вызывали бы споров), царь писал философу: «Пажи» были наказаны побитием камнями. Однако софиста (Каллисфена) я накажу сам, и то же сделаю с остальными, которые подослали его ко мне и предоставляют убежище моим тайным недругам в городах Греции». Это была скрытая угроза в адрес Аристотеля, которого он считал косвенно виновным в том, что его племянник выступил в роли защитника эллинского свободолюбия. При других обстоятельствах у царя однажды вырвалось такое высказывание: «И снова это уловка Стагирита (Стагира был родным городом философа): он хорошо умеет играть словами».