Александрия. Тайны затерянного города

Для Хонигбергера древние развалины Афганистана отчетливо пахли деньгами. Летом Массон наблюдал, как тот проникает в развалины, вооружившись киркой и разыскивая ценности. «Жаль, что не я открыл их первым, – писал он с грустью. – Я пытаюсь раздобыть денег в Кабуле, и это мне по силам, но при виде таких огромных утрат я умолкаю»[313]. Хонигбергер хвалился перед Массоном своими находками, хвастая «превосходной золотой медалью», отрытой им под Кабулом. Он радостно сообщил Массону, что «несведущ в древней истории», не представляет, что именно открыл, но сознает, что это «нечто весьма ценное»[314].

(Методы раскопок самого Массона, конечно, привели бы в ужас любого современного археолога. Работа с одной лишь киркой и надеждой давно уступила место радару и пинцету. Но по сравнению со многими археологами XIX века он был педантом. Даже спустя десятилетия Генрих Шлиман, раскапывая древнюю Трою, использовал динамит.)

В надежде отвлечь Хонигбергера Массон предложил ему вместе выехать из Кабула и провести несколько дней на природе. «У нас разные цели, – писал Массон, – доктор интересуется естественной историей, я – древностями и географией страны»[315]. Хонигбергер приехал на муле, взяв с собой секретаря «на дикой пенджабской лошадке»[316] и несколько больших пустых коробов. «Он срывал все растения, которые видел, и клал их между страницами толстой черной книги. Массон в ужасе наблюдал за его быстрыми безжалостными пальцами, липкими от сока»[317]

.

Осенью в Кабул приехали еще двое путешественников. Доктор Джеймс Джерард и Мохан Лал проезжали через город еще в 1832 году вместе с Александром Бёрнсом, «вторым Александром»[318]. Теперь они возвращались в Индию. Джерард был увлечен древней историей Афганистана не меньше Массона. Робкий, потрепанный рассказчик произвел на него впечатление. «Массон живет неприкаянной, полной превратностей жизнью, – писал он. – Оговорюсь, что как путешественник я расположен к мистеру Массону… но он обладает и необычными достоинствами»[319].

Его дальнейшие изыскания, с которыми я отчасти ознакомлен, свидетельствуют о редкостном уме и находчивости… Среди его недавних открытий есть афганские древности, в том числе из Бамиана и Баграма: они вызывают большой интерес: Бамиан известен идолами-гигантами, о которых мы знаем только то, что они существуют. Мистер Массон, поднимаясь в горы, нашел много изображений, легенд и надписей. Баграм – это, вероятно, то место, где стояла Александрия… Высокообразованный и располагающий необычайно обширным кругом знакомств, он обращает внимание на все, что его окружает[320]

.

Одержимость Массона и его готовность ежедневно ставить на карту для достижения свой цели все, что у него было, – незаурядные свойства, пьяняще действовавшие на всех, кто имел с ним дело. Джерард признавался, что никогда еще не встречал человека, настолько искрящегося жизнью.

За закрытыми дверями Кабула кипела жизнь. Еще Бабур называл этот город «лучшим местом мира для пития вина»[321]. Дост-Мохаммед много лет тайно спаивал своих придворных, но потом «отказался от вина; теперь под страхом суровых кар за ослушание он приказывает своим придворным проявлять такую же умеренность»[322]

. Этот запрет был не более успешным, чем обычно свойственно запретам: «Всего за одну рупию по-прежнему можно купить сорок бутылок вина или десять бутылок бренди»[323]. Харлан, проживая в Кабуле, однажды участвовал в одной особенно бурной попойке, на которой главный музыкант напился и, не выбирая спьяну выражений, честил набоба (Джабар-Хана). Но его высочество только с непритворной снисходительностью от души расхохотался. Мулла, злоупотребив крепким бренди, упал на колени и не сумел подняться. Но что бы ни происходило, афганцы друг другу доверяли и никогда не распространялись об этих запретных возлияниях перед теми в общине, кто оставался суров и воздержан»[324]. Массон относился к городским вечеринкам с восторженностью.

Годами Массон жил одним днем, здесь и сейчас. Только теперь он начал задумываться о будущем.