Александрия. Тайны затерянного города

Получив первое письмо Уэйда, за которым последовали новые, с каждым разом все более елейные, Массон насторожился: что-то он недоговаривает. Джерард уже рассказывал ему об Уэйде. «Он – тонкий политик, – писал он Массону, – готовый следовать чужим предложениям и продолжать чужие шаги, о целях которых он раньше ничего не знал… Ему мало дела для изысканий, вроде ваших, разве что ими можно будет воспользоваться в целях соперничества»[412]. «Но так как у меня нет оснований сомневаться в искренности его уверений, я ответил ему в соответствующем тоне, – писал Массон Поттинджеру. – Не знаю, что выйдет из моей переписки с капитаном Уэйдом, и выйдет ли что-нибудь вообще, но я счел правильным учесть ее особенности и конфиденциально о ней поведать – если здесь нужна конфиденциальность»[413]

.

Донесение Уэйда о Массоне недоуменно изучал в Калькутте Уильям Макнахтен, секретарь правительства Индии. Макнахтен взирал на мир по-своему, не мигая. «Он говорит по-персидски более бегло, чем по-английски, по-арабски более бегло, чем по-персидски, а для простой беседы предпочитает санскрит»[414]. В отличие от алчного трудяги Уэйда, Макнахтен был холодным бюрократом, сухим и безжалостным, как пустыня Кача. За пару недель до этого он с удивлением внимал в Азиатском обществе на Парк-стрит полученным из Кабула запискам Массона. Теперь он был немало удивлен тому, что услышал о Чарльзе Массоне снова. Макнахтен не любил удивляться. По его мнению, из Массона получился бы превосходный шпион, но, в отличие от Уэйда, он не был склонен вовлекать его в это занятие шантажом – по крайней мере, до поры до времени. «В данный момент нет необходимости в том, чтобы правительство признало мистера Массона, – написал он. – Чтобы добиться от него ревностной службы, вам будет, вероятно, достаточно поощрять его поддерживать связь»[415]

.

Но у Уэйда были другие намерения.

В начале 1835 года, в один из первых по-настоящему весенних деньков, Массон находился в загородном доме Джабар-Хана, стоявшем в излучине реки Кабул, в нескольких милях от столицы, когда ему принесли сразу несколько писем от Уэйда. С этого момента жизнь Массона изменилась навсегда.

«По моей рекомендации правительство пожелало назначить вас нашим агентом в Кабуле для передачи сведений о положении дел в тех краях», – писал Уэйд[416]. Борясь с головокружением, Массон читал дальше. Уэйд полностью сбросил маску. Он советовал Массону «подтвердить стремление вернуть себе ее [Ост-Индской компании] благосклонность и положение в обществе, которое вы, к несчастью, утратили». «Если вы продолжите усилия служить правительству и оправдывать возложенные на вас надежды», то, как можно было понять, появлялась надежда на помилование. «Совершенное вами преступление с военной точки зрения, без сомнения, относится к числу тягчайших, но я надеюсь, что будет найдена возможность смягчить ответственность за него»[417]

. Старайся, подсказывал Уэйд своему новому шпиону, потому что от этого зависит твоя жизнь.

Что, если отказаться? Но напоминания о последствиях были излишни. За прошедшие годы он не забыл положения устава: «Любой, кто дезертирует со службы названной компании, как на территориях, находящихся под ее управлением, так и вне их, на суше или на море, карается смертью, ссылкой или иным наказанием, определяемым военно-полевым судом»[418].

Если бы с Массоном что-нибудь стряслось, мало кто об этом узнал бы. Еще меньше нашлось бы тех, кто бы его пожалел. За несколько месяцев до этого Джон Джилкрайст, врач-шотландец, посвятивший жизнь изучению Индостана, бросил вызов совету директоров компании, обвинив ее в жестокостях. Его высмеяли и выгнали.