Алевтина

Я достала из пакета пирожок и жестом предложила Ветру его попробовать – он отказался. Вместо этого стал, как обычно, озираться в поисках курящих, чтобы попросить сигарету. Вскоре в поле его зрения оказался крепкий мужчина лет пятидесяти, стоящий возле автобусной остановки с дипломатом в руках. Ветер осторожно приблизился к нему и сказал:

– Добрый день! Не найдётся ли у вас лишней сигаретки?

Тот скорчил кислую мину, но всё же достал из пачки сигарету и протянул её так, будто делает одолжение. Ветер кивком выразил благодарность и спешно вернулся ко мне.

– Суровый дядечка! Сто пудов прокурор… Вообще с такими нужно быть осторожнее: как известно, слеза прокурора убивает лошадь!

После того, как Ветер покурил, а я подкрепилась пирожком, мы направились по улице дальше: без какой-либо цели, просто наслаждаясь прекрасной весенней погодой и звуками капели. По дороге я стала делиться своими впечатлениями от событий сегодняшнего дня: сначала хотела упомянуть и странное происшествие с девушкой, которую я приняла за Катю, но в итоге решила об этом умолчать. Хоть Ветер и был моим лучшим другом, некоторые вещи почему-то я не решалась ему рассказывать.

– А я сегодня читал книжку о мировом фольклоре. Там была отдельная глава про то, как сильно похожи друг на друга сказки разных народов. Вот, например, русская «Каша из топора» имеет в сущности ту же фабулу, что и европейский «Суп из камня». Оно и понятно: люди в любом уголке мира ради веры в чудо готовы пойти на всё, и даже невольно усмирить собственную жадность, – сказал Ветер. – Но встречаются, правда, и уникальные истории: вот у немецкой сказки про «Горшочек, не вари» русского аналога нет. А всё потому, что у нас люди бы такой глупости – горшок останавливать – точно делать не стали! Если бы затопило всю деревню, они бы просто адаптировались к жизни в каше.

В моей голове вдруг вспыхнуло забавное воспоминание, и я решила им поделиться:

– А у меня в детстве были воображаемые подруги, и одна из них была сказочница – она мне на ночь читала волшебные истории, пока я засыпала.

Её звали Беления. В моём воображении она выглядела как высокая худая девушка в сиреневых мантии и шляпе, всегда носящая с собой большую старинную книгу с пожелтевшими страницами и красивые настольные часы – когда я ложилась спать, она ставила часы на тумбочку возле моей кровати, открывала книгу и читала мне сказки. Особенно мне нравилась история про лисёнка Гайку, который учился магии, чтобы помочь своей семье построить большой дом.

Моя вторая воображаемая подруга – Лёмка – была полненькой девочкой, которая знала кучу разных шуток и анекдотов. Она частенько приходила меня веселить, когда мне вдруг становилось грустно или страшно.

Большую часть времени я осознавала, что Беления и Лёмка – лишь плоды моей фантазии, но иногда воображение настолько сильно разыгрывалось, что они становились совершенно неотличимы от реальных людей. Мне нравилось, что их вижу только я: в интернате у всех было так мало личного пространства и вещей, которые можно было бы назвать «своими», что наличие подруг, которые общались только со мной, как-то грело мне душу.

Беления и Лёмка приходили ко мне много лет. Всё изменил случай, произошедший, когда мне уже было пятнадцать. Тогда в интернате случилось ЧП: Катя не вернулась к вечеру с прогулки, и все подумали, что она решила сбежать. Работники детского дома вызвали полицейских и стали её разыскивать. На следующий день она нашлась – вернулась с перебинтованными запястьями и отказывалась говорить, что случилось.

После этого случая в интернат приехал психиатр, и всех заставили пойти к нему на осмотр. Мы столпились в узком коридорчике перед кабинетом, где он принимал. Запускали туда всех по одному, и большинство ребят возвращалось обратно очень быстро. На выходящих все сразу набрасывались с вопросами о том, что там происходит. Те отвечали, что доктор просто задаёт вопросы о настроении и показывает странные карточки с кляксами, спрашивая, что на них изображено.

Наконец, очередь дошла до меня. Войдя в кабинет, я поздоровалась с врачом и села на стул возле его рабочего стола. Мужчина стал задавать вопросы о моих увлечениях и о том, какие школьные предметы мне нравятся. При этом он так тепло улыбался и вообще выглядел таким добрым и приветливым, что я расслабилась и чересчур с ним разоткровенничалась. Когда он спросил, с кем я дружу, я зачем-то рассказала про Белению и Лёмку. Его выражение лица стало постепенно меняться с доброжелательного на подозрительное. Он принялся выпытывать у меня подробности. Я испугалась, что, если напрямую заявлю, что это мои воображаемые подруги, то он решит, что я сумасшедшая, и вместо этого стала настаивать на том, что они реально существуют. По тому, как он нахмурился и стал что-то записывать в свой толстенный коричневый блокнот, я поняла, что, конечно, сделала этим только хуже.