Алевтина

Видела я её маму лишь однажды: как-то зимой мы вместе с Сашей возвращались с работы, и вдруг она предложила мне по дороге зайти к Нине Ивановне. То, что я увидела, зайдя в ту квартиру, произвело на меня угнетающее впечатление: в воздухе стоял противный кислый запах, пол покрывал слой какой-то липкой грязи, из-за которой было трудно передвигаться, а по всей кухне бегали тараканы. Саша, привычно оглядев это помещение, для вида подмела что-то веником, но уборки такого уровня здесь явно было недостаточно. Сама Нина Ивановна же по состоянию здоровья уже почти не могла ходить: целыми днями она сидела на своём любимом диване, усыпанном крошками, и смотрела по телевизору политические программы, в которых рассказывали об успехах государства на международной арене. Несмотря на постоянные боли во всех частях тела, она была безмерно счастлива, слушая всё это. Тогда я подумала о том, что хорошо, что в отсутствие эвтаназии у нас в стране хотя бы есть подобные телепередачи – они героически берут на себя роль анальгетика для тех, кому уже не на что надеяться.

После того визита я стала реже упоминать Нину Ивановну в наших с Сашей разговорах: было понятно, что для неё это больная тема. Сегодня же мне пришлось-таки её затронуть, чтобы отвлечь Сашино внимание от другого триггера – вопроса замужества. Наше общение часто по уровню рискованности напоминало мне балансирование на канате, натянутом под куполом цирка: немудрено оступиться, когда каждая вторая тема для твоего собеседника больная.

Я просто не могла уйти, оставив Сашу такой грустной, – чтобы как-то её развеселить, я вытащила из кармана пальто забавную игрушку – пластмассового тираннозавра, на которого я когда-то нацепила розовый фартук и чепчик от куклы. Привычка носить с собой подобные предметы осталась у меня с детства.

– Это ты, когда выйдешь замуж, – объявила я Саше и оставила её обдумывать эту информацию.

Подойдя к почтовому ящику, я расстегнула пальто и достала из внутреннего кармана конверт с письмом. Вновь обратила внимание на то, как много на нём марок – создавалось впечатление, что они наклеены просто для красоты: на цветастых картинках были и кремли разных городов, и редкие растения, и краснокнижные животные. Рассмотрев все марки, я заметила среди них одну с птичкой, очень похожей на мою Фиолетку. Я провела по ней пальцем, и мне показалось, будто в этот момент она захлопала крыльями. Улыбнувшись, я бросила конверт в узкую щель ящика и с приятным чувством выполненного долга вышла на улицу.

За то время, пока я была на почте, снаружи стало ещё теплее: солнце совсем разыгралось, так что уже даже приходилось щуриться, чтобы что-то разглядеть. Пальто я решила не застёгивать.

Мне вдруг остро захотелось, чтобы рядом со мной оказался Ветер. Связаться с ним было невозможно – у него не было мобильного телефона. Объяснял он это тем, что цифровые девайсы – это вопиющее вторжение в человеческие психику и личное пространство, а он больше всего на свете ценит свободу. Тем не менее, я давно заметила, что, каждый раз, когда мне очень хотелось увидеться с Ветром, каким-то волшебным образом он обязательно объявлялся сам.

Рассчитывая на то, что такой удивительный фокус сработает и в этот раз, я просто пошла куда глаза глядят, с удовольствием наступая в лужи, в каждой из которых плавало её собственное солнце.

Беспечно глядя по сторонам, в какой-то момент я заметила на другой стороне улицы девушку, которая сразу приковала к себе мой взгляд. В ней я уловила что-то очень знакомое. Приглядевшись получше, я поняла, кого она мне напоминает: мою соседку из интерната Катю. Я остановилась, пытаясь понять, она ли это: девушка разговаривала по телефону и меня не замечала.

С Катей я познакомилась в семь лет. Она была всего на несколько месяцев меня старше, но в детстве это казалось огромной разницей, так что я сразу восприняла её практически как взрослого человека. К тому же, благодаря бойкому характеру она быстро завоевала авторитет среди девочек и на несколько лет стала негласным лидером в группе.

Катя отличалась от большинства из нас тем, что у неё были родители, правда, жить с ними ей было нельзя. Она постоянно говорила, что совсем скоро мама и папа заберут её и она снова будет жить дома. В душе ей все завидовали, но вида старались не подавать. Несколько раз родители присылали Кате на праздники подарки, но сами всё никак не приезжали. Она же несмотря ни на что продолжала уверенно повторять, что совсем скоро её заберут и она поедет домой.

В день, когда Кате исполнилось двенадцать, после полдника к ней подошла воспитательница и сообщила, что приехала мама. Та на секунду обомлела, словно пытаясь разжевать в голове эти слова, прежде чем проглотить, а потом резко подскочила и ринулась к лестнице, ведущей на первый этаж. За один миг я испытала целую гамму противоречивых чувств: одновременно и радовалась за Катю, и завидовала ей, и грустила, что теперь нам придётся с ней попрощаться.