Alia tempora (СИ)

Готовка, да и вообще домашние дела, его немного успокаивали, заставляли ненадолго расслабиться, но вслух признаваться Влад ни за что бы не стал: не солидно как-то, особенно перед восторженной Белкой и стажером, жадно хватающим каждое, даже самое неосторожное слово. Мельком глянув на себя в зеркало, вздохнул. Домашний — одомашненный, смирившийся и присмиревший. В нем осталось мало что от человека, желавшего смерти Господу Богу и безудержно рвущегося в бой в первых рядах воющих, голодных до свежей горячей крови гвардейцев, и Влад не знал, оплакивать уход того мертвеца со стылыми, волчьими глазами или радоваться освобождению и почти обычной человеческой жизни…

Снова подпалил блины, поспешил переворачивать, ловко управляясь с раскаленной сковородой. Утро — бывшее днем несколько часов — на первый взгляд казалось мирным и спокойным; вчера, мотаясь по дождливому промозглому Петербургу, Влад мог мечтать о паре таких минут, домашних, размеренно текущих. И все равно он искал подвох: не могло быть так хорошо — не у них. Потому до неприятной черноты подгоревший блин Влад посчитал дурным знаком, хотя Джек радостно его сцапал.

— Жалко, у Николаева ничего узнать не удалось, — скорбно проговорил Саша, больше всех радеющий о деле — тут он мог посоревноваться с Яном, так и не отлипшим от ноутбука. — Но ведь понятно, что все происходило с его разрешения, почему мы не поместили его под стражу? Он недоговаривает, не отвечает на вопросы, ведет себя вызывающе. Через него можно найти организаторов… Если выйти на главных продавцов, мы сможем понять, у кого было кольцо Соломона…

— Родословной твой Николаев слишком вышел, — едко ответил Влад. — Что мы можем сделать? Какая-то Инквизиция, да все плевать на нас хотели. Нас сложнее подкупить, потому что официально не до конца понятно, кому организация подчиняется, вроде, когда-то — церкви, но сейчас точно нет… Это de jure. А de facto в этой стране ясно, что всегда можно надавить, извернуться. У Николаева тесть — какая-то крупная фигура в полиции, из самых верхов, а мы частенько работаем вместе. Не выгодно ссориться, Ирма ради нас на такое не пойдет, проблемы Ада — не совсем ее проблемы. Жаль, конечно, но мы обязательно придумаем что-нибудь.

Кивнув, Саша угрюмо ковырялся в тарелке. Влад остановился на мгновение, понимающе усмехаясь, присел на хлипкий на вид подоконник, помешивая свой кофе, покосился на телепанель лениво, зная, что там увидит: упакованную в строгий костюм девицу, с каменным лицом читающую новости, утешительные статистики… Владу, как и Саше, как и миллионам других, в молодости казалось, что он способен изменить мир, перестроить — быть может, где-то переломить, — но он нисколько не хотел делать его лучше, как Ивлин или Ян, он не желал творить справедливость своими руками — всего лишь карать тех, кто этого, как он считал, заслуживает. Какое счастье, что он повзрослел с того времени, — может быть, встретив Яна, бывшего тем самым инквизитором, честным, смелым, жившим по заветам всех кодексов — таким, каким малевали на агитках, когда набирали кадетов в академию. Воплощенное желание справедливости; высшая справедливость — Смерть, как иронично.

Ян спокойно пил кофе, домашний, растрепанный и немножко задумчивый, ни капли не похожий на грозного Всадника из легенд. Легко перехватив мысли Влада, улыбнулся чуть неровно.

— Надо работать оперативнее, если мы не хотим, чтобы другие демоны оказались в том же состоянии, что Азар, — решительно заявил Ян: он иногда любил говорить очевидные вещи, но настроения поддразнивать его Влад не наскреб. — А ты тут с блинами… Хотя… И правда вкусно, — довольно усмехаясь, признался он. Стащил себе один блинчик как раз из-под носа нацелившейся на него Белки.

На душе было тяжело — может, потому что Владу опять напомнили о мальчишке, вынужденном навечно оставаться бессознательным калекой; кофе показался не таким вкусным, горьким, сводящим челюсть. Кружку он отставил рядом с собой на подоконник, подле цветущего кактуса, откинулся назад, прижимаясь затылком к стеклу.

— Но как же мы будем искать, — виновато поглядел на Влада Ивлин. — Кольцо ведь, магия… Вы тоже можете пострадать.

— Не подействует на меня эта их хуйня, — заносчиво заявил Влад. — Бесы, они… бывшие люди. Я был мертв, Сань, я спустился в Ад и смог в нем жить, но, едва стал выходить в Петербург бесплотным духом… Тоска. Она незаметная, но глухая, покусывает каждый раз, как я руками призрачными сквозь предметы проскальзываю. Да и холодные они, духи, надоело инквизиторство мучить, мерзнет же…

Покосился на Яна, как будто безучастного, спокойного: он никогда не жаловался на промозглый холод, шедший от духа, терпел, сцепя зубы и ласково улыбаясь. Для Влада не так уж важны были тактильные ощущения, он и сквозь стены любил проскальзывать, издеваясь над ним, вынужденным мучиться с дверями и замками, но и впрямь тоскливо нередко становилось. Хотелось чувствовать себя живым, настоящим, таким же, как инквизитор…