— Доброе утро, доктор, — приветствовал он Ласло тем будничным тоном, который я только и мог вынести в этот момент. — Мистер Мур, — продолжал он, когда мы вошли внутрь. — Надеюсь, вам будет здесь удобно, джентльмены. Если я еще чем-то могу быть полезен…
— Спасибо, Чарльз, — ответил Крайцлер.
Я коснулся локтя Дельмонико и тоже выдавил из себя что-то вроде хриплого «спасибо, Чарльз», после чего мы вошли в обеденную залу. Неизменное психологическое чутье Крайцлера подсказало ему, пожалуй, единственное место в городе, где я бы мог попытаться взять себя в руки, заодно подкрепив свои силы чем-нибудь съедобным. Оказавшись наедине с Ласло в пустой зале, в чьи окна сейчас струился утренний свет, достаточно мягкий, чтобы не будоражить мои измученные нервы, я смог запихнуть в себя несколько кусочков филе с огурцами, яйца по-креольски и печеного голубя. Но самое главное — я понял, что снова могу разговаривать.
— Знаете, — промямлил я вскоре после того, как мы уселись за столик, — о чем я вчера думал… вчера вроде бы… да. Я сочувствую этому человеку, несмотря на все, что он совершил. Учитывая контекст его жизни. Я думал, что наконец-то понял его.
Крайцлер покачал головой:
— Не получится, Джон. По крайней мере — понять хорошо. Вы можете подойти близко — настолько, чтобы предугадывать его действия, но ни вы, ни я, ни кто бы то ни было еще, не способны увидеть то, что видит он, когда смотрит на этих детей, или в точности пережить те же эмоции, которые заставляют его браться за нож. Единственный способ узнать это… — Крайцлер отвернулся и, безучастно глядя в окно, произнес: — Спросить у него самого.
Я слабо кивнул.
— Мы нашли его квартиру.
— Сара мне сказала, — ответил Ласло, слегка встряхнувшись. — Вы все сделали прекрасно, Джон. Все вы.
— Прекрасно… — фыркнул я. — Маркус полагает, что Бичем уже не вернется туда. И сейчас я склонен с ним согласиться. Все это время кровавый ублюдок опережал нас на шаг.
— Возможно, — пожал плечами Крайцлер.
— Сара сказала вам про карту?
— Да, — ответил Ласло. К нам подошел официант с двумя стаканами свежего томатного сока. — И Маркус выяснил, что это. Схема городской системы водоснабжения. За последние десять лет она была полностью модернизирована. Скорее всего, Бичем украл карту из Городского архива.
Я пригубил сок.
— Система водоснабжения? К чему это все, черт возьми?
— У Сары и Маркуса есть догадки, — ответил Крайцлер, накладывая себе из маленькой тарелки немного тушеного картофеля с медальонами из артишоков и трюфелей. — Полагаю, они обо всем вам расскажут.
Я взглянул прямо в его черные глаза.
— Значит, вы не вернетесь? — Крайцлер тут же отвел взгляд.
— Это невозможно, Джон. По крайней мере — сейчас. — Он нарочито обрадовался блюду с яйцами по-креольски. — Вы уже составили план на воскресенье — на Иоанна Крестителя?
— Да.
— Для него это очень важная ночь.
— Догадываюсь.
— Тот факт, что он оставил… свои
У меня просто отвалилась челюсть:
—
— Бенефис, — повторил Ласло едва ли не весело. — Банкротство очень подкосило здоровье бедняги Эбби. Хотя бы поэтому нам следует его посетить.
—
— Да-да, разумеется, — ответил он, — но позже. Бичем никогда не действовал раньше полуночи. И нет никаких причин полагать, что в воскресенье он изменит этой привычке. Так почему бы не совместить приятное с полезным — скрасить наше ожидание и заодно помочь Эбби и Грау?
Я уронил вилку.
— Я понял. Это я теряю рассудок. Вы всего этого сейчас не говорили, вы не можете…
— Морель будет петь Дон Жуана, — соблазнительным тоном продолжал Крайцлер, отправляя в рот новую порцию голубя с яйцами. — Эдуард де Реске — Лепорелло, и едва ли осмелюсь сообщить вам, кому достанется партия Церлины…
Я еще раз негодующе фыркнул, после чего все же спросил:
— Фрэнсис Савилль?
— «Ногастой», — подтвердил Крайцлер. — Дирижирует Антон Зайдль. И, кстати. Донну Анну поет Нордика.
Сомнений не было — по его описанию выходило, что вечер в опере действительно будет выдающимся, и я немедленно загорелся. Но в желудке у меня кольнуло, поскольку я сразу же представил себе Джозефа, и все фантазии о приятных вечерах стерло начисто.
— Крайцлер, — холодно сказал я. — Не знаю, что позволяет вам сейчас здесь сидеть и запросто болтать об опере, словно все эти люди, которых мы знали
— Я ничего не говорю
— Возвращаетесь? — ошарашенно произнес я. — Но когда?