All Flesh is Grass

Яко тать в нощи, подумалось мне. Да так оно и есть, вот только красть я ничего не собираюсь.

Тропинка привела меня к двери, слепленной, будто из заплат, из кривых, бросовых дощечек и обрезков; дверь заперта была на тяжелый засов с огромные висячим замком. Я попробовал один из больших ключей, он подошел, дужка замка откинулась. Толкнул дверь, она со скрипом отворилась.

I pulled the flashlight I had taken from the glove compartment of the car out of my pocket and thumbed its switch. The fan of light thrust out, spearing through the doorway. There was a table and three chairs, a stove against one wall, a bed against another.

Я засветил карманный фонарик, который на всякий случай прихватил из машины. С порога повел лучом вправо и влево. Стол, три стула, у одной стены койка, у другой очаг.

The room was clean. There was a wooden floor, covered by scraps of linoleum carefully patched together. The linoleum was so thoroughly scrubbed that it fairly shone. The walls had been plastered and then neatly papered with scraps of wallpaper, and with a complete and cynical disregard for any colour scheme.

И  — чистота. Деревянный пол устлан заботливо пригнанными друг к другу кусками линолеума. И линолеум протерт до блеска. Стены оштукатурены и тщательно оклеены клочками обоев, причем на какое-либо соответствие света и узора мастеру было в высшей степени наплевать.

I moved farther into the room, swinging the light slowly back and forth. At first it had been the big things I had seen -the stove, the table and the chairs, the bed. But now I began to become aware of the other things and the little things.

And one of these smaller things, which I should have seen at once, but hadn't, was the telephone that stood on the table.

Медленно поводя по сторонам лучом фонаря, я вошел в комнату. Теперь, кроме самых больших вещей, которые первыми бросились мне в глаза,  — печка, стол, стулья, кровать, я стал замечать и другие, помельче.

И среди прочего  — то, что должен был бы заметить прежде всего, но почему-то не заметил: на столе стоял телефон.

I shone the light on it and spent long seconds making sure of what I'd known to start with—for it was apparent at a glance that the phone was without a dial and had no connection cord. And it would have done no good if it had had a cord, for no telephone line had ever been run to this shack beside the swamp.

Я направил на него луч фонаря и долгие секунды смотрел, проверял то, что было очевидно с самого начала, с самого первого взгляда: у этого телефона не было ни диска, ни провода. Да и окажись у него провод, его здесь не к чему было бы присоединить: телефонная линия никогда не доходила до этой халупы на краю болота.

Three of them, I thought—three of them I knew of. The one that had been in my office and another in Gerald Sherwood's study and now this one in the shack of the village bum.

Although, I told myself, not quite so much a bum as the village might believe. Not the dirty slob most people thought he was. For the floor was scrubbed and the walls were papered and everything was neat.

Стало быть, их три... то есть, это я знаю три. Один стоял у меня в конторе, другой  — в кабинете Джералда Шервуда, а вот и еще один  — в лачуге первейшего милвиллского лодыря и забулдыги.

А впрочем, не такой уж он забулдыга, как воображает весь Милвилл. Мы-то думали, он зарос грязью в своей развалюхе. А между тем пол вымыт, стены оклеены обоями, все чисто и опрятно.

Me and Gerald Sherwood and Stiffy Grant—what kind of common bond could there be among us? And how many of these dialless phones could there be in Millville; for how many others of us did that unknown bond exist?

Джералд Шервуд, я и Шкалик Грант  — что, спрашивается, может нас объединять? И сколько еще в Милвилле таких телефонов? С кем еще соединяют нас неведомые, непонятные узы?

I moved the light and it crept across the bed with its patterned quilt—not rumpled, not messed up, and very neatly made. Across the bed and to another table that stood beyond the bed. Underneath the table were two cartons. One of them was plain, without any lettering, and the other was a whisky case with the name of an excellent brand of Scotch writ large across its face.

Я повел фонариком, луч взобрался на постель, застланную лоскутным одеялом  — не смятым, не скомканным, а расправленным гладко, без единой морщинки. А потом луч осветил еще столик по ту сторону кровати. Под ним стояли две картонные коробки. Одна без всякой надписи, на крышке другой яркие крупные буквы  — известная марка превосходного шотландского виски.

I walked over to the table and pulled the whisky case out from underneath it. And in it was the last thing in the world I had expected. It was not an emptied carton packed with personal belongings, not a box of junk, but a case of whisky.

Я подошел к столику и вытащил ящик из-под виски. То, что я в нем увидел, меня огорошило. Я думал, там сложено белье и прочие пожитки или свален никчемный старый хлам, но никак не ожидал, что это и правда виски.