Алтарь времени

– Теперь понятно, почему вы не хотели рассказать мне о моём будущем, – произнёс он наконец. – Зря. Я бы не сердился на вас. Я бы всё понял.

Дана молча погладила его ледяную руку.

Глаза Юстина понемногу наполнялись небесной пустотой.

И такая же вышняя, пронзительная пустота была на душе у Даны, когда она побежала дворами, вдоль стен, непрестанно оглядываясь по сторонам и видя только мертвецов. Позади, совсем близко, ухнуло, рвануло, качнулась под ногами земля. Дана не оглядывалась, но отчего-то была уверена – только что ещё один снаряд угодил в дом, где её держали в плену.

Она не представляла, куда бежать: кругом, сразу за ближайшими домами, гремело. Вой, рёв, стрекот, металлический визг. Удары пушек – будто кто-то выбивает исполинские ковры, отчего эхо каменными глыбами рассыпается по подворотням. Внезапно оказавшись на улице, Дана увидела советский танк – близко до оторопи. Машина, не такая уж, в сущности, и большая, показалась ей невероятной громадой, сплошь в угловатых железных наростах, из которых выпирала башня и торчала длинная, тяжело подрагивающая при движении пушка. Стальная туша танка на удивление быстро разворачивалась, круша гусеницами высокие поребрики и, будто стебли соломы, ломая росшие по обеим сторонам деревья.

Дана хотела было юркнуть обратно в подворотню – но позади неё вдруг показались солдаты. Не в привычных немецких шинелях – в бушлатах. Русские. Но испугалась их Дана не меньше, чем немцев. Она перебежала улицу и понеслась вдоль решётчатой ограды, в панике ища ворота, калитку, хоть какую-то лазейку, и за это время её раз десять могли бы подстрелить из танкового пулемёта, если б захотели. Забор закончился внезапно, и в открывшееся за ним пространство – с редкими соснами и отдельно стоящими виллами – её затянуло, словно осенний лист в бурный водоворот. И снова гранился воздух, будто ломаясь и вновь собираясь прозрачной мозаикой. В первом доме окна на нижнем этаже были заложены мешками с песком, чернели узкие бойницы. Никто уже не стрелял оттуда – похоже, немецкие солдаты бежали, но Дана шарахнулась при виде заложенных окон и побежала дальше. Второй дом был совсем новый, выложенный ярко-красным кирпичом по углам и оштукатуренный. У его стен Дана оглянулась и увидела нескольких советских солдат, идущих вдоль ограждения. Дверь дома была заперта, но многие окна выбиты, в том числе подвальные, расположенные едва выше земли, – в одно из таких окошек, достаточно широких, чтобы протиснуться, Дана и полезла вперёд ногами, предварительно сбив остатки стёкол. Хорошо, что в Швейцарии (кажется, так давно) она, привыкшая ценить в вещах не красоту, а долговечность, купила себе прочные, высокие походные ботинки, а не дамские туфельки.

Прыгать пришлось выше, чем она ожидала: удар отозвался болью в пятках. После заснеженных улиц глаза медленно привыкали к полумраку, и Дана не сразу заметила с дюжину людей – в основном женщин с детьми, – уставившихся на неё в немом изумлении. Впереди всех стоял высокий худой старик с ружьём самого что ни на есть музейного вида. Чем-то, быть может, манерой держаться, он напомнил Дане барона фон Штернберга – если прибавить тому ещё лет десять-пятнадцать.

– Глупая девчонка! Я тебя едва не застрелил.

– Там они… – Дана не знала, как перед всеми этими людьми называть солдат, которые были их – но не её, наверное, не её

– врагами.

Однако её слова все поняли как надо.

– Зачем ты сюда полезла? – зашипела одна из женщин. – Ещё наведёшь их на нас!

Старик коротко приказал женщине замолчать. Дана разглядывала собравшихся в подвале людей. Все сидят на принесённых из верхних комнат стульях в окружении многочисленных узлов и чемоданов. Многие одеты в несколько слоёв, особенно дети и две старухи, похожие на капустные кочаны. Есть беременные. Несколько напуганных девочек-подростков жмутся к матерям.

«Парабеллум», по счастью, не выпал, пока она лезла сквозь окошко, по-прежнему оттягивал карман пальто. Дана украдкой потрогала шершавую рукоятку оружия. А если Либуша права в отношении русских? Несколько патронов в пистолете не спасут. Как бы ей теперь пригодился утерянный дар убивать одной лишь мыслью…

Подвальный люд жил своей жизнью. Несколько чемоданов и стульев были сдвинуты вместе, так, что получилось подобие обеденного стола – на нём стояли открытые консервы, грелся кофейник на спиртовке, было немного посуды из стоявшей тут же корзинки для пикника, на резных бумажных и вышитых тряпичных салфеточках лежали бутерброды. Жалобный лепет остатков прежнего уюта. Дана невесело хмыкнула, разглядывая салфетки. Одним словом – немцы…

Женщины сосредоточенно принялись за бутерброды, уставившись мимо Даны: делиться явно не собирались, да она и не напрашивалась.