Алый закат в Лейкхерсте

У нас с приятелем округлились глаза. Бабушка Йесеньга, которую мы считали чуть ли не представителем тех тёмных времен, когда людей лечили шаманы и колдуны вместо врачей, когда северяне верили в Кали-Югу больше, чем в прогноз погоды. И вдруг вместо того, чтобы напугать нас деяниями Духа Северного Ветра и злой старухой по имени Кали-Юга, она спокойно рассуждает о «радиосигналах» и «радиопаузах», да ещё работала радисткой?! Невероятно!

— Бабушка Йесеньга, ну расскажи что-нибудь, — взвыли мы с приятелем уже в два голоса. — Миленькая, бабуля, мы хорошо будем себя вести всю следующую четверть или даже целых полгода. Ладно?

— Ладно, расскажу, но после обеда. Быстро за стол, еда готова. Пока всё не съедите, и не заикайтесь!

Мы перемигнулись с приятелем и дружно взялись за ложки, обжигаясь горячей олениной, в предвкушении бабушкиных историй. Бабушка Йесеньга присела опять на скамеечку у печки, подпёрла коричневым кулаком правую щёку и задумалась.

— Ну, слушайте, детки.

— В ту самую зимнюю пору у нас в посёлке вовсе не имелось посадочной полосы для самолётов. Поэтому мы, жители посёлка, расчищали одну из прибрежных льдин, где меньше торосов, помечали края поля красными флажками. На берегу обязательно заранее складывали дрова для костра и обмотанные паклей палки с длинными ручками для факелов: мало ли какая будет погода, когда прибудет почтовый самолёт. Особенно трудно было принимать самолёты в метель, когда видимость падала до нескольких метров, и не виднелось ни флажков, ни поля, да и радиосвязь становилась неустойчивой. Сплошные хрипы да шум в наушниках. Зачастую радиограмму приходилось восстанавливать по обрывкам фраз и окончаниям слов. После уроков первым делом для поселковых школьников главным занятием на берегу была помощь взрослым по расчистке лётного поля от снега.

— Поскольку я числилась в штате нашего аэропорта самой молодой, то меня и отрядило начальство, в лице дяди Лёши, на борьбу с заносами на лётном поле вместе с пришедшими учениками. Я тогда только-только начала учиться на радистку. Рейсов к нам ожидалось не так много, как мне бы хотелось, из-за этого основным моим дежурным занятием оставалось «поддержание лётного поля в полной готовности для приёма пассажирских, транспортных и специальных рейсов согласно Инструкции». Хотя для нашего пятачка, громко именуемого этой посадочной полосой, и для скромного домика, именуемого «Аэровокзалом», все типы рейсов совмещались в одном единственном. Однако дядя Лёша с нескрываемым уважением и горячей любовью цитировал «Инструкцию для инженерного и технического персонала аэропортов». Опытным и единственным радистом у нас работал толстый дядя Володя, с пышными ярко-рыжими усами, в неизменной матросской тельняшке и завсегда с горячей алюминиевой кружкой крепкого чёрного чая.

— Дядя Володя приехал к нам с Большой Земли по приказу, а остался жить по доброй воле. Женился он на моей тёте Метельге, которую он звал Милой. Детки у них родились, мои сестрёнки и братишки. Я у них часто бывала в гостях, и мы все вместе росли, играли и учились. Веселилась наша ребячья ватага пуще обычного, особенно если дядя Володя принимался с нами дурачиться или же учить нас какой-нибудь новой игре. Игр он знал несметное множество. Тётя Метельга, добрая женщина, часто пекла вкусные пироги с олениной или с рыбой и кормила нашу разноголосую компанию, когда мы прибегали к ним в дом быстро перекусить что-нибудь, чтобы опять убежать на улицу.

— Однако желание стать радисткой в аэропорту возникло у меня одной изо всей нашей компании. Я увлекалась необыкновенными историями из лётной практики дяди Лёши и дяди Володи, поэтому мне казалось, что у них не жизнь, а сплошные захватывающие приключения.

Да-а, времена были трудные, но интересные, внучки. Ешьте-ешьте, как следует, а то не вырастите большими и крепкими как Белый Олень.

Йесеньга замолчала ненадолго и затем продолжила рассказ:

— В одно прекрасное время, как сейчас помню, произошло вот что...

* * *

В ТОТ ДЕНЬ, ТОЧНЕЕ, это было долгой полярной зимой и долгой полярной ночью, когда дядя Володя простудился и лежал с высокой температурой в постели, укрытый семью оленьими шкурами. Лекарств не хватало, или они слабо помогали, тётя Метельга пошла к сыну, ученику и преемнику старого Агина-Юги-День-и-Ночь, недавно принявшего посвящение в шаманы первой ступени, за помощью. Что он делал, мы не знали, однако тётя Метельга принесла какой-то пузырёк с лекарством и напоила им дядю Володю, вскоре он крепко уснул, заботливо укрытый оленьими шкурами. А мне пришлось дежурить вполне самостоятельно в аэропорту всё то время, пока он выздоравливал. Кроме меня равновелико некому было выполнять эту работу, чем я очень гордилась, правда, недолго, пока не пришлось принимать важный спецрейс да ещё в непогоду...