Алый закат в Лейкхерсте

Я оглянулся назад и ойкнул: «Смотри!» Приятель повернулся лицом к берегу. За прозрачной подвижной стеной морозного воздуха на том же месте стоял «наш» самолётик с полярным летчиком. Он доставал из толстой кожаной сумки пачки конвертов и бандерольки, читал надписи и что-то выкрикивал. Из толпы людей, одетых в пёстрые северные национальные одежды, сразу же кто-нибудь спешил забрать почту.

— Это не мираж, — сказал я.

Уверенность, что я прав, продолжала расти внутри меня.

— Это совсем не мираж, — настойчиво повторил я.

— А что же тогда? Думаешь, это галлюцинация?

— Одна на двоих? Не бывает, — отверг я эту версию. — Это... это всё по правде, на самом деле.

— Как же так? Мы же не добежали туда. Значит, там никого нет!

— «Туда» не добежишь, — решил я. — Мы видим и знаем, что это происходит на самом деле. Это наш мир, но... в другое время. Видишь, написаны цифры? Год 1932.

— В этом году родилась моя бабушка, — вспомнил приятель. — Почему мы их видим тогда, а они нас нет?

— Видим, но не слышим. Я знаю не больше твоего. Точнее — я ничего не знаю.

— Что будем делать? — деловито осведомился приятель.

— Давай посмотрим. Только не долго, а то замёрзнем, мамка будет волноваться.

— Эх, жаль, нет фотоаппарата с собой, поэтому никто нам не поверит, что мы видели всё сами.

— Может, сбегать за фотоаппаратом, я папкин возьму?

— Тебе родители не дадут его, скажут «баловоство одно», да и пока обернёшься, оно рассеется.

— Что рассеется?

— Мираж или это... эта картина, не знаю, как назвать.

— Пожалуй. Хорошо, смотри и запоминай, потом бабушке расскажем.

И мы со вздохом продолжили просмотр этого немого кинофильма...

В тот день разыгралась настоящая снежная буря. Временами она завывала как старый полярный волк-одиночка, иной раз издавала такие утробные звуки, что бабушка моего приятеля старая Йесеньга говорила, что эта сама Кали-Юга вышла на охоту и не успокоится до тех пор, пока не получит свою добычу. Мы ей, конечно, не верили, но мороз пробегал по спине, и было страшно.

Огонь в железной печурке беспорядочно плясал и норовил вылезти из-под чугунных раскалённых кругов, прикрывающих дырки, на которых стояли большие чёрные чугунки с варевом из оленины. Бабушка Йесеньга сидела на низенькой деревянной скамеечке, покрытой куском старой оленьей шкуры, и чистила картошку и лук. Очистки она кидала в оцинкованное ведро, позже она их запаривала и скармливала домашним животным, которых семья моего друга держала с незапамятных времен, сколько я себя помнил. Мы с другом оба любили бабушку Йесеньгу — она нам часто рассказывала необыкновенные северные сказания и былинные песни, от которых кровь стыла в жилах, но было очень увлекательно слушать её долгими зимними вечерами. Сказать по правде, я тогда, кроме Заполярья, нигде не был, потому что родился там. Поэтому вряд ли мог отличить «долгий полярный вечер» от «долгой полярной ночи» — зимой всё едино. А «долгий полярный день» был равен северному лету.

Мы с другом долго обсуждали нашу историю с «миражом на берегу», пока решились рассказать об этом бабушке Йесеньге. Она выслушала нас молча и внимательно, потом высказала своё мнение: «Это, внучки, не было миражом».

— Давным-давно, когда я была такая, как вы сейчас или даже моложе, наша семья жила на Старом Берегу. Точного местоположения того посёлка даже сейчас на карте нет. Мы кочевали. Различались лишь зимнее и летнее поселения, между которыми пролегала не одна сотня вёрст вдоль побережья Белого моря. Иногда мы становились ближе к воде, иногда дальше, — это каждый раз определял Мудрейший.

— Шаман, да, бабушка Йесеньга?

— Мудрейший шаман Агин-Юга-День-и-Ночь. Хороший человек. Он редко ошибался в выборе стоянки. Корма всегда хватало и оленям, и ездовым собакам, и людям. Но пришло то, о чём предупреждал Мудрейший Агин, — смена эпохи Кали-Юга на Сатья-Югу. Люди стали ездить на железных оленях, летать тоже на железных птицах, укрощать огонь в камне, делать холод в закрытых пещерах, получать свет в лёгких прозрачных шариках и говорить друг с другом с помощью коротких трубок, находясь от собеседника за многие вёрсты пути. Новая Юга принесла северным людям Технику, Электричество, Радио, Телевидение и многое другое, что вы, молодежь, называете «цивилизацией» и запросто пользуетесь её техническими плодами. В Заполярье стали прилетать самолёты, привозить новых людей и новые продукты, лекарства, книги и прочие вещи, которые мы здесь отродясь не видели, называли их «промышленными товарами». Появились постоянные жилища в городах и посёлках, — они не меняли местоположения ни в полярную ночь зимой, ни полярным днём летом. Для исконных северян это было странно и непонятно. Удивительно встретить белых людей с круглыми голубыми глазами и мягкой кожей.