Алый закат в Лейкхерсте

Мудрейший говорил, что наше поселение оказалось одним из самых последних, кто ещё продолжал кочевать по тундре, когда появилась «цивилизация» в Заполярье. Уважаемый шаман Агин-Юга-День-и-Ночь, как сейчас помню, однажды полярным днём собрал всех взрослых охотников и повелел отправить избранников к белым людям на совет. Вскоре многие из нас осели и получили постоянное жилище и кров, женщины и девушки пошли работать по найму, дети стали учиться в школах, — наступила Новая Юга для детей Старого Берега.

Я тоже пошла в школу. К нам на самолёте прилетела молоденькая белокожая учительница с волосами цвета весенней зари. Сначала она не говорила по-нашему; мы учились её языку, — дети всему быстро обучаются. Скоро многие из нас бегло говорили на языке белых людей: по-русски, по-белорусски и по-украински. Мы часто смешивали языки, и в разговоре получалась смешная путаница из разноязычных понятий. Летом к нам приезжали разведывательные геологические экспедиции на больших вездеходах, которые оставляли за собой широкие волнистые вдавленные полосы на земле от тяжёлых металлических гусениц. Северная трава потом долго прорастала через утоптанную ими корку. Вечная мерзлота не торопилась делиться с белыми людьми сокровенными кладами. Экспедиции проводились только летом и не во всех поселениях, а вот почтовые и грузовые самолёты летали круглый год.

Я помню, со мной в одном классе учился парень, который мечтал стать полярным лётчиком. Окончив школу, он уехал на Большую Землю, и мы с ним долго не виделись. Из большого города, где учился, он слал своей семье весточки. Его мать не умела разбирать его письмо, она вообще слабо знала грамоту и поэтому часто обращалась ко мне за помощью. Мы жили по соседству. Однажды его младшая сестрёнка, запыхавшись, прибежала ко мне домой радостная. Она принесла новость, что на днях должен приехать её старший брат из «большого города». Моё сердце неожиданно для меня самой так и подпрыгнуло от волнения. Вечером до сна я перемерила почти все любимые наряды и украшения из бус, но так и не решила, что же надеть для встречи. Моя бабушка поняла девичье волнение и посоветовала выбрать праздничный национальный наряд, в котором мы празднуем приход Весны и Солнца. Я колебалась, боялась выглядеть хуже тех городских златовласых девушек с белой кожей, которых он видел там, на Большой Земле...

Йесеньга задумалась, взяла деревянную ложку на длинной ручке и помешала оленину в чугунке. Затем она зачерпнула ею варева и, подув, попробовала.

— Надо посолить, ребята, подайте соли, вон на полке в полулитровой банке стоит. Да нет, не эта, рядом! Нешто вы сахар от соли отличить не можете? Спасибо, внучек.

— Бабушка Йесеньга, а что потом было, расскажи, пожалуйста, — приставал к ней мой приятель.

Она усмехнулась, ласково погладила внука по непокорным жёстким волосам, присела снова на маленькую скамеечку около железной печурки, сложила жилистые руки на фартук и задумалась. Мы сидели и молчали, ждали, когда она снова начнёт рассказывать, не торопили. С улицы в дверь кто-то поскрёбся. Приятель кинулся открывать, и в дверной проём протиснулась белая пушистая лайка Белка, следом за нею — круглый колобок, пушистый кутёнок. Собака принялась лакать недоеденную похлёбку из своей миски, а щеночек смешно тыкался носом в ту же миску, но больше разбрызгивал, чем ел. Мы сидели, тихонько хихикали, пихая друг друга локтями.

Снежная буря продолжала неутомимо бушевать. Ветер стонал и завывал, рвал и метал всё кругом, наметал высокие и глубокие сугробы во дворе за окном добротного бабушкиного домика. Окна замёрзли так, что морозные узоры на них причудливой растительностью будили нашу буйную мальчишескую фантазию, когда мы пытались посмотреть сквозь них на улицу, где между порывами ветра виднелось и мелькало лунное сияние полярной ночи.

— Бабушка, а буря скоро стихнет? — спросил приятель. — Погулять хочется.

— Такая буря не стихнет ещё несколько дней, видишь, собака в дом запросилась. Примета такая на затяжные снегопады. Ждите, дома играйте, всё равно в школе каникулы, торопиться некуда. Скоро обед сварится.

— Бабушка Йесеньга, можно мы пока телевизор посмотрим?

— В такую непогодь он не будет показывать, нешто вы в школе не учили, что в бури частенько никакие радиосигналы не проходят. Называется этот период «радиопаузой».

— Мы-то учили, — уныло пробубнил приятель, — только охота, чтобы сейчас оно работало как обычно. Ба, а ты откуда про «радиопаузы» знаешь? А?

— Я-то? Хм. Как тебе сказать, внучек, я в молодости где только ни работала. Приходилось и на радиостанции подежурить за приболевшего радиста, особенно, когда надо принимали внеочередные авиарейсы, которые приходилось сажать в непогоду.

— Ты, бабушка Йесеньга, дежурила за радиста? Почему же ты мне ничего до сих пор об этом не рассказывала? И родители тоже не говорили!

— Твои родители об этом тоже не очень-то наслышаны, да я и им как-то не сказывала вовсе, не довелось к слову.