Американский Шерлок Холмс. Зарождение криминалистики в США

Оскар погасил задолженность и вернул право владения домом, однако денежные неурядицы не прекращались. В 1921 году, несмотря на растущий долг, он дополнительно открыл небольшую лабораторию в Сан-Франциско для местной клиентуры. На первый взгляд это решение может показаться чудовищной ошибкой, но Оскар делал все, чтобы оставаться успешным и конкурентоспособным экспертом. Ему приходилось идти в ногу со временем — желание расширять бизнес, хоть и логичное, одновременно грозило рисками.

Внезапная смерть отца превратила жизнь шестнадцатилетнего подростка в постоянную борьбу. Эта трагедия навсегда породила у юноши панический страх перед нищетой. Оскар прилагал все усилия, чтобы обеспечить сыновьям лучшую жизнь — счастливое и безопасное, в отличие от его собственного, детство с обилием игрушек, еды и веселья.

И наконец, в 1921 году талантливому ученому впервые выпал шанс принять участие в расследовании, благодаря которому имя Э. О. Генриха замелькает в заголовках мировой прессы, а Август Фольмер назовет его «величайшим экспертом-криминалистом Америки»^{100}

. Это было тяжкое бремя ответственности для человека, всю жизнь терзаемого тревогами и сомнениями. И все же Оскар наступил на горло своим страхам и решительно шагнул навстречу судьбе. Громкое расследование в первый — но не в последний раз — привлечет к нему внимание мировой прессы.

Глава 3

Безбожник: дело о кондитерском шрифте. Часть 1

В авторстве сомнений быть не может. Видите, как неукротимо выскакивает «E» и как закручена «S» в окончаниях. Это однозначно писал один и тот же человек.

Артур Конан Дойл.Знак четырех. 1890 год

Густое серое облако тумана поглотило небольшую Колму[17]

, штат Калифорния. Влага пропитала потрепанные комбинезоны людей и осела на ровных рядах гранитных надгробий католического кладбища Святого креста. Промозглой ночью 2 августа 1921 года те, кто пришел на кладбище, зажгли в каменных нишах огни.

Колма, безусловно, стала обителью призраков. Десятилетиями городок жил за счет смерти: усопшие обеспечивали заработок здравствующим. Еще в 1849 году сотни тысяч старателей ринулись в местечко неподалеку от Сан-Франциско на поиски золота, способствуя распространению смертельных болезней. Сколачивались огромные состояния, но и смерть собирала огромную жатву. В городе не хватало места, чтобы хоронить умерших.

Через пятьдесят лет в Сан-Франциско запретили строить кладбища: земля была слишком ценной, чтобы отдавать ее под могилы. В 1914 году власти города начали эксгумацию покойников — тысячи тел вынимали из могил и засовывали в повозки. Жуткие караваны тянулись от Мишн-стрит до Колмы, что в пятнадцати километрах к югу от Сан-Франциско. Процесс перезахоронения стоил семьям по 10 долларов за одного усопшего. В противном случае тела помещались в общие могилы.

В последующие годы вагоны на электрической тяге ежедневно возникали из тумана, словно образы, сошедшие со страниц готического романа: мрачные махины с зашторенными окнами напоминали гробы. Внутри на циновках действительно перевозили гробы с телами, а рядом на плетеных креслах в течение часовой поездки сидели скорбящие родственники покойных. Траурные вагоны были расписаны спереди золотой краской, что недвусмысленно указывало горожанам на их назначение^{101}

.

Боˊльшую часть Колмы, занимающей пять квадратных километров, отвели под кладбища. Похоронные процессии стали для городка ежедневным ритуалом. Среди тех, кто нашел здесь последнее пристанище, были и знаменитые на всю Америку легендарные личности вроде стрелка Уайетта Эрпа[18] и джинсового магната Ливая Страуса[19].

Почти все жители Колмы так или иначе подвизались в похоронном деле. За двадцать лет город с несколькими сотнями жителей принял 150 тысяч покойников. В 1924 году Колма превратилась в некрополис — огромное кладбище, которое называют «Городом душ». Дабы духовно поддержать скорбящих родственников, постоянно приезжающих в Колму, здесь стали строить церкви. В 1921 году к священникам в городках вроде Колмы относились с особым благоговением, считая их неприкосновенными для сил зла.

Отец Патрик Хеслин^{102}, священник католической церкви Святых ангелов на Сан-Педро-роуд, тихо сидел у себя в кабинете, а на улице, в метре от крыльца, клубился туман. Мэри Вендел, которая уже семь лет работала экономкой священника, суетилась на кухне дома — большого здания, примыкавшего к церкви. Лучи фар крадущихся по дороге автомобилей едва пробивались сквозь плотную завесу тумана, поглотившего робкий свет вечернего солнца.