В свои пятьдесят восемь отец Хеслин, рослый и крепкий, с темной, чуть поредевшей шевелюрой и ирландским акцентом уроженца графства Лонгфорд, по-прежнему оставался привлекательным мужчиной. Проповедуя с кафедры каждое воскресенье, святой отец стал для прихожан добрым и авторитетным наставником. Отец Хеслин и его экономка приехали в Колму лишь десять дней назад{103}
. Служа на предыдущем месте, в церкви Терлока, в полутора сотнях километров отсюда, святой отец мудро руководил паствой, не отказывал в полезном совете отчаявшимся парам, приобщал к вере молодежь. Он надеялся продолжить те же традиции и здесь, в Колме.Через дорогу от дома священника к тротуару подъехал автомобиль. Урчание двигателя замолкло, кто-то перешел на эту сторону дороги. В доме раздался звонок, и в дверь тут же стали неистово колотить. Отец Хеслин слышал, как экономка отперла замок и распахнула дверь.
— Там мужчина зовет вас к умирающему другу, — сообщила экономка.
В ее голосе явно слышалось беспокойство. Посетитель дико нервничал, казалось, он едва владеет собой. Одет незнакомец был совершенно неподобающе для ночной поездки, и, сколько Мэри ни уговаривала его зайти в дом, категорически отказывался.
— Я очень тороплюсь. — У мужчины от волнения прорывался сильный акцент.
Поздний посетитель встревожил экономку, а отца Хеслина заинтриговал. Священник поспешил ко входной двери, желая увидеть человека, который отважился ехать к нему сквозь густой туман ради друга. Вскоре святой отец с изумлением разглядывал незнакомца. Лицо гостя скрывала шляпа с огромными полями и поднятый воротник большого тяжелого пальто. Заметив смуглую кожу мужчины, экономка сообразила, что он не американец. Глаза незнакомец прятал за темными очками — нередкий аксессуар водителей модных в 1920-е автомобилей с открытым верхом. Однако, учитывая вечернее время и туман, очки смотрелись нелепо. Любопытная соседка, выйдя на крыльцо, рассматривала припаркованную возле ее дома машину и силилась расслышать разговор на пороге дома священника.
Экономка удалилась в другую комнату, чтобы незнакомец мог переговорить со святым отцом с глазу на глаз. Объяснив, что у его друга чахотка, от которой тот скоро умрет, незнакомец попросил отца Хеслина прочесть над несчастным молитву, дабы приготовить его душу к переходу в мир иной. Священник согласился помолиться вместе с умирающим и отпустить ему грехи.
В девятнадцатом и начале двадцатого столетия больше всего жизней в США уносил туберкулез{104}
. На самом деле Американская ассоциация пульмонологов появилась в 1904 году именно из-за распространения этой смертельной болезни. В 1920-х туберкулез, или, как его тогда называли, «чахотка», был смертельным приговором. Недуг поражал прежде всего бедных горожан: слабость, обильная потливость по ночам и страшные приступы кашля постепенно сводили больных в могилу.Отец Хеслин понимал всю опасность поездки к больному — ведь туберкулез невероятно заразен. Порой и доктора отказывались посещать таких пациентов. Впрочем, священник твердо верил в христианское самопожертвование. Экономка вернулась в прихожую и тихо спросила у святого отца, собирается ли он поехать к умирающему. Отец Хеслин ответил утвердительно.
— Вернусь, как только смогу, — уверил он Мэри.
Незнакомец и священник вышли за дверь. В щель между плотными шторами экономка видела, как водитель уселся за руль небольшого «форда», нажал кнопку пуска двигателя и, развернув автомобиль в сторону выезда на шоссе, остановился. Святой отец торопливо подошел к машине и сел на пассажирское сиденье. Больше отца Патрика Хеслина никто не видел…{105}
1920-е часто расписывались в национальных журналах яркими красками: десятилетие блеска, джаза, контрабандного алкоголя и подпольных баров. Но для многих американцев это вовсе не были «ревущие двадцатые», как на вечеринках Джея Гэтсби. Вопреки обещаниям правительства, окончание Первой мировой войны в 1918 году не оживило экономику. Раненые, обозленные солдаты возвращались домой, понимая, что шансов найти работу почти нет. Большинство семей едва сводили концы с концами — в течение двенадцати месяцев после конца войны уровень безработицы удвоился{106}
, достигнув двадцати процентов. Бурные процветающие двадцатые начались лишь с 1923 года. А пока многие прозябали в нищете, с которой не мог справиться даже недавно избранный в Белый дом Уоррен Гардинг[20].Кроме того, в 1921 году исполнился год со времени введения сухого закона, послужившего еще одной причиной уныния среди американцев. Как только закон вступил в силу, в стране на четверть подскочил уровень преступности{107}
. Полиция охотилась за бутлегерами, тюрьмы были переполнены. Для содействия полиции Бюро сухого закона «делегировало» свои полномочия членам Ку-клукс-клана{108}, которые воспользовались этим для запугивания бедных иммигрантов и темнокожих американцев.