Романтические стихи никак не вязались с публичным представлением об Оскаре как об очень замкнутом человеке. Ученый изливал душу на бумаге. Об этих секретах знал только он, и годы спустя перечитывал свои откровения, с тоской вспоминая молодость. Все же были тогда и светлые моменты.
В другой папке содержались рукописи нескольких пьес, которые Оскар надеялся когда-нибудь поставить на сцене. Одна, полностью законченная, называлась «Почему я хочу путешествовать», но так никогда и не увидела свет. Впрочем, самым удивительным среди его сочинений оказались детективы: к примеру, «Проклятие сверкающего ока» или «В часовне». Оскар мечтал издать их, чтобы запомниться не только в качестве криминалиста, но и более творческого человека, например писателя. «Моя задача — вскрыть пороки американского общества, ставшие благодатной почвой для преступлений, и рассказать об этом будущим родителям посредством художественной литературы»{381}
, — писал он матери.У Оскара имелись и другие хобби, не связанные с наукой: он пел сольные партии в местном клубе хорового пения, изучал джиу-джитсу, выращивал цветы в своем саду в Беркли-Хиллз. Кайзера, библиографа-консультанта, все это забавляло, и он в шутку говорил, что у Оскара эклектические увлечения. «Ваш неподдельный интерес к вопросам, связанным с детьми, сорняками, обществами юридической помощи и литературой о шпионах, свидетельствует о глобальном понимании общемировых проблем»{382}
, — подкалывал приятеля Кайзер.Оскар страшно гордился своими новыми рассказами. Но, поскольку общение с окружающими, даже с супругой, давалось ученому нелегко, он отправил наброски единственному человеку, которого считал своим близким другом и чьим мнением дорожил, — Кайзеру. «Я вот-вот закончу два, а может, и три романа»{383}
, — сообщил ему Оскар.Ученый не сомневался в сюжете, структуре повествования и разработке персонажей — ведь все это он брал из своей профессиональной деятельности. «Из прочитанных книг и пережитых событий родилась потребность самовыражения, — признался другу Оскар. — Она не дает мне покоя, будоражит желания». Детективы, уже сложенные в печатной мастерской, были для криминалиста своего рода целебным катарсисом, попыткой задействовать области мозга, которые редко используются в работе. «Я пишу не ради славы или богатства{384}
. Они для меня не более, чем гарантированный хлеб с маслом, на который я и так уже заработал, — писал Оскар Кайзеру. — Я хочу снова обрести иллюзии. Резвиться на полях воображения и срывать бутоны радости. Но я должен знать, какое впереди препятствие: ров с водой или водоворот».Писательский труд приносил Оскару радость. С надеждой на положительный отклик он направил экземпляр «Черного чемодана» в большое нью-йоркское издательство.
В четверг проезд на транспорте обошелся Оскару в двенадцать центов{385}
. В тот же день он потратил пять центов на книги, а в пятницу пятнадцать центов ушло на хлеб и пирожные. За долгие годы в лаборатории выросла внушительная стопка книг с записями расходов на домашнее хозяйство — здоровенные тяжелые гроссбухи размером с большую хлебницу. И в каждом тысячи строк расчерченной от руки таблицы с пометками, сделанными черными чернилами: «Мясо — 8 центов, суббота» и так далее.Оскар начал вести дневник своих ежедневных дел и хозяйственных расходов в 1910 году — примерно пятнадцать лет назад, когда открыл первую лабораторию в Такоме. По окончании колледжа он уже не просто вел домашнюю бухгалтерию, а с одержимостью маньяка фиксировал любую информацию. Хоть Оскар никогда бы в этом не признался, причина подобных изменений крылась в смерти отца. Журналы учета едва помещались в коробках в рабочем кабинете. Собранные данные и так казались избыточными, но с 1923 года детализированность записей стала поистине беспрецедентной. Навязчивая потребность записывать все подряд граничила с безумием: дневники расходов пухли от уточнений и частностей. Криминалист регистрировал денежные расчеты с клиентами, особенно с теми, кто задерживал платежи. Одному клиенту он несколько лет подряд буквально каждый месяц посылал строгое, но вежливое напоминание. С расширением бизнеса привычка Оскара собирать неимоверные объемы информации — причем самого разного сорта — становилась навязчивой.