Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых»

Но всё это до победы и во время острой борьбы. Но когда рабочий класс победил и предвидится мирная эксплуатация победы, его шкурническая часть, т. е. большинство, не хочет делиться с обществом, с государством, даже с его государством, с рабочим государством, а непременно желает забрать всё себе, повторяя этим историю буржуазии, ратовавшей сначала до победы и её реализации для всех, а по победе присвоившей себе всё. Вот где тайна «анархо-синдикалистического уклона», уклона в «шкуру», в «естество». В споре между синдикализмом и коммунизмом мы, таким образом, стоим за последний, за государственный коммунизм, который именно тем и хорош, что он (как голосят анархисты) антикоммунизм, антиобщинный коммунизм, антивзаимопомощный, за плечами которого именно поэтому для нас трепещет мирно-голубиная душа неклассового Человечества, несмотря на то, что он весь обагрён кровью винных и невинных его жертв.

Но мы для себя забраковываем и слово «коммунизм», из которого, если к нему не приставляется «государственный», нам чудится первобытность (доиндивидуализм, табун, первобытная коммуна) и полупервобытность, т. е. мелкохозяйничество, точнее, мелкошкурничество (анархические коммуны, свободные договоры барышничества, взаимопомощи бестий и проч. анархические блага и прелести), а если к нему прибавляется прилагательное «государственный», то он нас отпугивает своим крупношкурничеством (организованным насилием, организованной анархией), национальными и территориальными рамками, отечественностью. Исходя из этого, мы на место сбивчивого термина «коммунизм» ставим «человечественность», слово, которое говорит всем ясно: не мне и не тебе, не вам и не нам, и не всем нам; не «общее», не общинное и не государственное, значит, абсолютно внекоммунальное хозяйство.

Но когда нам предлагают кропоткинский пошленький анархо-коммунизм, мы уж лучше солидаризуемся (как некогда Маркс с либералами против феодалов) с государственным коммунизмом, лишь перешагнув и перерастив который мы и перешли к надкоммунизму, к (экономической) Человечественности, т. е. к хозяйству, не принадлежащему ни одному из жителей земного шара и не всем им вместе (для раздела, для шкурничества, для противоизобретательства и т. п.), а Человечеству как абсолютно изобретённому и изобретающему, следовательно, Человечественности, Человечеству «в надсебе», в Надабсолюте. Человечество, таким образом, мыслится мною как Человечественность, т. е. как План (Идеал), вечно планируемый, как Изобретение, вечно изобретаемое до надпространства и надвремени, словом, до Надабсолюта.

Итак, антианархизм – антисоциализм-антикоммунизм – внегосударственность – Человечественность.

<1921?>

В. Бэоби. Задача Человека

В полнейшем замешательстве стоит Современное Человечество на перекрёстке, где сходятся Хаос и Порядок, Природа и Изобретение, Смерть и Жизнь, Рабство и Свобода. Куда оно повернётся? Затянувшийся кризис в науке (начиная с физики, столпа «точной» науки, и кончая социологией, смесью общественного плохого и хорошего поведения в политике, экономике и этике); полная остановка или, скорее, карусель в философии, эпистемологии, ставящей под вопрос саму возможность какого-либо знания, – всё это как бы набросило покрывало мглы, подобное сумеркам, на все предметы вне и внутри нас, на мир вокруг нас и на наш собственный слабо мерцающий мозг. Сейчас мы порабощены, мы заключены в тюрьму. Мы несём цепи в своих мозгах. Предрассудок – наш самый жестокий тиран и смертельный враг.