Читаем Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» полностью

Человек и Человечество – сами себе поработители и тюремщики. Как муха в бутылке, мы тщимся бежать, ищем пути на свободу, и вот! – выход здесь, под самым нашим носом, и именно поэтому мы его не видим. Как пресловутая белка в колесе, мы крутимся и крутимся без конца в том же заклятом круге. В области культуры мы летим на качелях от Природы до Бога (Моисей) и от Бога до Природы (Спиноза). В политике маятник раскачивается от диктатуры до демократии (дважды – в Древней Греции и в современной истории) и обратно от демократии к диктатуре (в послевоенный период). До сих пор наш образ жизни был ничем другим, как бытием в рабстве, хуже того, в самопорабощении; точно так же, как и сама жизнь была лишь Страданием между двумя Смертями. Даже Анри Пуанкаре, самый выдающийся учёный среди современных философов, в своей обаятельной книге «Ценность науки» пишет, что «жизнь всего лишь краткий эпизод между двумя вечностями смерти». Мы живём подобно насекомым в жаркий летний день в Калифорнии. Миллионы их танцуют в лучах солнца, но – увы! – вечерние тени и холодная ночь стирают их в небытие, в то самое Биологическое Ничто, которое определяется как Смерть. О да, мы часть неисчислимо малых и больших явлений. Мгновением раньше мы «были» в вечности Ничего, в нулевом пространстве-времени, ещё не родившись, а проходит миг, и наш мерцающий огонёк гасят. Как бешено крутящуюся катушку с фильмом, у которого никогда не будет конца, отключают, ломают и выбрасывают. Таково пип-шоу, развратное зрелище, которое мы смотрим в щёлку и прославляем громким именем «Жизнь».

Человеческую жизнь сравнивали с бочкой без дна и без крышки. Наши труды под солнцем состоят в наполнении бочки мёдом, очень быстро из неё вытекающим. Этот слепой и безумный Хаос (определённый таким образом Джеймсом, Шопенгауэром и другими философами) мы короновали сначала как Бога (во всех религиях до иудаизма и христианства), а затем, после Возрождения, как Природу. Бесправие, царящее в неизмеримом Хаосе, мы провозгласили Законами Природы. Это были Законы Неизбежности, жестокости, беспощадности, Войны и Смерти. Таков Закон Хаоса, который погружает всё во тьму, в страдание, в разрушение и исчезновение.

Поклоняясь слепому Хаосу сначала как Богу, а потом как Природе, мы обрекаем себя на постоянную слепоту и на рабство.

Если такой крупный астроном, как сэр Джеймс Джинс21, заключает, что «наука знает только один прогресс, поступательное шествие в могилу», то какую надежду можем мы извлечь из таких Естественных Наук, занятых прежде всего фальсификацией Изобретения и Хаоса, навешивая на них ложный ярлык Природы? В номенклатуре общепризнанной науки жизнь и смерть, истина и ложь, свобода и рабство являются той же Природой, которая таким манером канонизируется и оправдывается на веки веков.

Согласно этой лже-Науке, Вселенная постоянно катится в пропасть; она растворяется, её последняя цель – исчезновение, небытие. И так, между двумя Вечными Небытиями, мы весело танцуем на лезвии бегущего мгновения и глотаем виски или, как говорят большевики, «опиум царства небесного», опиум всех религий. Мы пропитываемся вином «Разума», который идёт в поход, чтобы исправить всё в мире, даже проклятые, выросшие из хаоса болезни, даже саму смерть, превращая их путём психической магии в абсолютные блага и товары. И это неудивительно, ибо иначе верующие в благость Хаоса не сумели бы продолжать зрелище под рекламным лозунгом «суматошного мерцания жизни».

Если отобрать у них иллюзии их поклоняющихся Хаосу религий, единственным выходом для них неизбежно остались бы самоубийство или вымирание путём отказа от брака (таково слабое решение Толстого в «Крейцеровой сонате») или путём контроля над рождаемостью.

Бессмертие души, то утешение, к которому исхитрились прибегнуть Сократ и Платон, сегодня стало общим посмешищем, сказкой для детей. Ибо для того, чтобы всё сделать возможным, Жизнь должна быть представлена как фон для всех возможностей. Свобода также предполагает существование Жизни. Однако наша жизнь, жизнь Человека, – всего лишь секундная улыбка, если она счастлива, или минутная гримаса, если она несчастлива, на устах Бога или, вернее, Двух Богов Вечной Смерти, Небытия и Смерти, или, ещё точнее, ибо под таким видом мы их знаем сегодня, – Двух Хаосов. Вся наша жизнь есть цепочка ненормальностей тела и духа, комплексов боязни, неврозов гнева, иррациональных фиксаций, предубеждений, предрассудков, слепых привычек и т. п. Преступление, коррупция и тирания – вот характеристики нашего общества, особенно в политике. Есть ли надежда осушить это болото? Закрыть глаза и страусоподобно зарыть голову в песок, такова тактика философии Лейбница (предустановленная Гармония), отчасти и Гегеля (пан-логос, диалектика, единство противоположностей).

Перейти на страницу:

Все книги серии Real Hylaea

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное