Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых»

И как если мы, примерно, объявляем о нашем недовольстве даже пролетариатом, который оказывается ныне не на высоте коммунизма, изменяя ему после своей победы, как некогда буржуазия – своему либерализму, мешая, таким образом, своим шкурничеством коммунистическому государству ближе подойти к государственному коммунизму, то уж, очевидно, о буржуазии и феодалах, об этих архишкурниках, говорить нечего. Точно так же, если нас не может удовлетворить даже коммунистическое государство, если оно нас шокирует своим вечно разъезжающим на рысаках с любовницами или жинками чиновьём, то что уже говорить об архишкурниках анархии с её воскресшими средневековыми цеховиками (синдикалистами) или совсем рыцарями грабежа по большой дороге (индивидуалистами, эксистами, бандитами, полубандитами с их мадоннами и проч. и проч.).

Но я не только против анархизма, я и оспариваю весь этот термин, ибо, по моему теперешнему разумению, даже само слово «анархия» неправильно.

Вообще весь этот способ выражения, уж одна терминология сама представляет собою анархию, хаос, путаницу, так что анархизм «анархичен», путан в самом его названии, в котором одном уже кроется логическая анархия, беспринципность. И недаром анархизм выстроил себе такое алогическое имя, ибо оно удобно для проделывания всего что угодно и припрятывания себя за спиной разных «великих людей», которых всегда легко объявить анархистами, если они только не государственники. На самом же деле по логическому правилу определение не может быть отрицательным; термин же есть своего рода определение, и оно не может допустить такой неопределённости вроде слова «анархист». Представьте себе, что за путаница получилась бы, если и другие течения и партии практиковали бы эту словесную анархию. Скажем, коммунист бы назвался акапиталистом, некапиталистом, но ведь и помещик – некапиталист, крайний реакционер, крайний консерватор, тоже порой против капитала, и тогда коммунист попал бы с ним в одну рубрику. Или возьмём термин «амонархист» для обозначения коммунизма или социалиста, которым насилу, несмотря на все их протесты, прилепили бы этот ярлык, ссылаясь на то, что они-де не есть монархисты, против чего и ничего возражать будто они и не смогут. Но ведь дело не в том, что коммунист, примерно, не монархист, а в том, что он и не кадет, и не меньшевик и т. д., так что этим признаком его обозначить нельзя, ибо он несущественный.

Отсюда вывод, что для обозначения кого-нибудь или чего-нибудь надо дать положительный и притом существенный признак; а тогда оказывается, что слово «анархист» не только непригодно для нас, но вообще ни для кого (если только под ним понимать буквально лишь безвластие), что не мешает ему, конечно, быть боевым кличем всех тех, которых он и пленяет своей безалаберностью, всех тех, у которых отсутствие всяких твёрдых убеждений и идеалов считается добродетелью, признаком зрелой «личности»; всех тех отбросов духа, которые всякого человека, положительного, с твёрдыми убеждениями, живущего по Плану, клеймят как «фанатика».

Но одно выяснилось, что когда мы говорим о внегосударственности, то в ещё большей мере мы под этим понимаем «внеанархии», ибо, по-нашему, самое скверное право лучше бесправия, насильственный порядок – беспорядка, угнетающая система – бессистемности, лжепринципы – беспринципности, партийность – беспартийности, лженравственность – безнравственности, религиозность – распущенности, научность – невежества и варварства.

И эта моя оценка не произвольная; она основывается на моей социальной лестнице, точнее, на моей шкале антисоциальностей (как и, добавим, на шкале антикультурностей), так что как внегосударственность, так и её отмежевывание от анархии и проч., обусловливается её местонахождением на вершине шкалы, точнее, на второй одной единоступенной шкале настоящей общественности, где обитает Человечество.

Внегосударственность, следовательно, не есть анархическое освобождение личности от Человечества, а наоборот, освобождение Человечества от личности и проч., словом, от всех десяти противочеловечеств. Далее, внегосударственность вовсе не есть свобода, а долг: обязанность исполнения своего долга перед Человечеством, это истинная изобретённая свобода, долг изобретения, не естество либерализма, демократизма, федерализма и проч. Внегосударственность, очевидно, имеет право на существование, лишь когда она является завершением всех прочих «вне», более низших «вне» и «анти», а именно вне анархии, т. е. вне преступности, вне индивидуальности, вне семейности, вне собственности, вне мелкохозяйничества, вне расы, вне национальности, вне отечественности, вне стран, вне классовости, вне наёмничества, вне цеховизма, профсоюзничества, синдикализма и проч. и проч. А это означает изобретать Человечество – изобретать его в себе, кругом себя и для всего Человечества, даже для лжечеловечества, для несознательного человечества.