Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Пробовались разные варианты для моего отъезда из СССР. Я получила приглашение от мамы Ремы Янкелевича, Томор Самойловны Фейгин, которая эмигрировала в Израиль во второй половине 70-х — в то время уезжали только с израильской визой. В выезде в Израиль мне отказали. Потом возникла идея фиктивно выдать меня замуж за диссидента Семена Глузмана — это тоже оказалось невозможно. Потом началась новая волна репрессий — диссидентов либо сажали, либо предлагали уехать, и мои проблемы отошли на задний план. Наконец, летом 1981 года в штате Монтана мы с Алексеем заочно обвенчались, то есть по американским законам стали мужем и женой. Но советские власти такого брака не признавали и меня всё равно не выпускали из страны.

О том, что Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна будут голодать, меня поставили в известность — но моего согласия не спрашивали. У меня был выбор: либо сказать, что я не имею к этому отношения, либо поддерживать. Естественно, я выбрала поддержку. Свое несогласие с голодовкой я держала при себе: любой нормальный человек был бы против голодовки.

Драматическая история этой голодовки описана Андреем Дмитриевичем [А. Д. Сахаров, Воспоминания, т.1, гл. 30]. Голодовку они держали в Горьком вдвоем — Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич. Продолжалась голодовка 17 дней, причем последние 4 дня они были насильственно разлучены и помещены в разные больницы. Вечером 8-го декабря представителем КГБ было обещано «положительное решение вопроса по Алексеевой», и голодовка была прекращена.

К концу голодовки в квартиру на Чкалова пришли и сказали, что я могу пойти получить разрешение на выезд в любое время. Я ответила, что пока не увижу, что они живы, никуда не поеду. Мне дали возможность съездить в больницу, где они находились в Горьком, уже закончив голодовку. Я получила разрешение и очень быстро уехала: мне дали всего два или три дня на отъезд.

Во время голодовки КГБ требовало, чтобы я повлияла на Андрея Дмитриевича и Елену Георгиевну, чтобы они прекратили голодовку — естественно, я послала гэбистов подальше.

Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич победили в этой неравной схватке с КГБ. Кроме достижения своей главной цели, эта голодовка позволила поднять интерес к теме прав человека в Советском Союзе в целом, и к незаконной ссылке Сахарова в Горький в частности (Елена Георгиевна тогда еще была на свободе). Время было уже глухое — с диссидентами постепенно расправлялись, никаких перспектив не было. А тут — такая победа!

Когда Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич были в Горьком, а Руфь Григорьевна в мае 80-го уже уехала в США, я была формальной хозяйкой квартиры на Чкалова. В ней проводились всякие мероприятия, потому что, пока Елена Георгиевна была на свободе, это была самая защищенная из диссидентских квартир. Если кому-то нужно было встретиться с иностранными журналистами, встречались у нас. Юрий Шиханович вычитывал здесь «Хронику текущих событий». «Бюллетень „В“»[183] печатался и хранился у нас, во всяком случае, несколько его копий. Несколько копий хранились ещё где-то, я старалась не знать, где именно.

Не помню, был ли Андрей Дмитриевич там прописан, но квартира принадлежала Руфи Григорьевне. Она была, как это называлось тогда, ответственным квартиросъемщиком. Захотели бы — эту квартиру отняли, но почему-то тогда не отняли: квартира стояла пустой, даже когда Елену Георгиевну в мае 84-го сослали в Горький. Хотя у ссыльных иногда отбирали и квартиру, и прописку.

Эта квартира не была, конечно, неприкосновенной — но была более защищенней, чем все прочие: её не отняли, там ни разу не было формального обыска. Негласные обыски, конечно, были: бывает, возвращаешься в квартиру, а там полный бардак… «Бюллетень „В“» и подобное мы умели прятать. Люди ко всему привыкают, в том числе к постоянной слежке. Чтобы не сойти с ума, нужно жить так, будто этого нет.

Когда я уезжала из СССР, Елена Георгиевна ещё не была осуждена и проводила время между Горьким и Москвой, хотя ей становилось трудно ездить: она была немолода, это было физически тяжело, возможно, потом из-за этого у неё был инфаркт.

Когда Елена Георгиевна переехала в США, пока мы жили в Бостоне, мы много общались. Когда переехали в Вашингтон, общались уже меньше. В конце жизни главной её целью было сохранение наследия Андрея Дмитриевича. Что, конечно, не отменяет интереса к другим событиям. Она была уже совсем пожилым человеком, и это не могло не отразиться на её образе жизни.

Жизненных сил у неё было очень много, она была ярким человеком. Достоинства у неё были очень крупные. Она была замечательным человеком и страшно добрым — это самое главное.

Людмила Алексеева