Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

В публикациях последних дней Елену Георгиевну часто называли декабристкой — последовала за мужем в ссылку в Горький, была осуждена, разделила с ним голодовки и невзгоды. На самом деле сходство довольно поверхностное — она была не только подругой и утешительницей в лишениях, но едва ли не прежде всего — единомышленником, соратником в борьбе, равным по силе духа и решимости. Даже не читая недавно изданных воспоминаний, только глядя на старые снимки и кадры хроники, понимаешь, как бесконечно счастливы вместе были эти люди. Любовь Сахарова и Боннэр, дающая им силы и, бесспорно, продлившая жизнь Андрею Дмитриевичу, — удивительный пример редкого единения душ и помыслов, воплощения того почти недостижимого идеала, когда любящие действительно смотрят не друг на друга, но в одну сторону. Никто не удивился, что Боннэр основала фонд помощи детям политзаключенных, отдав в него полученную Сахаровым в 1973 году премию Чино дель Дука, представляла академика на церемонии вручения Нобелевской премии мира в Осло в 1975 году, что первой поставила подпись под учредительным документом Московской Хельсинкской группы, что давала многочисленные интервью западным корреспондентам во время ссылки.

Первую голодовку супруги объявили вместе осенью 1981 года. Причина многим тогда показалась странной — невесте сына Елены Георгиевны Алексея, вынужденного эмигрировать в США, не разрешали выехать к жениху. Известный диссидент в ту пору даже приехал в Горький стыдить Сахарова — как может он, великий ученый и знамя правозащитного движения, в дни, когда узники совести томятся в лагере, подвергать свою жизнь опасности только ради того, чтобы двое молодых людей поцеловались за океаном. Сахаров был непреклонен — ответил, что счастье двух молодых людей для него не менее важно, чем свобода инакомыслящих. Девушку выпустили. А фраза академика осталась в истории. Вообще право на личное мнение, личный выбор, личное счастье, а отнюдь не политические декларации, — краеугольный камень правозащитного движения, протест против диктатуры большинства, нивелирования личности как таковой.

Боннэр, безусловно, влияла на мужа. Хотя, как она сама писала, это ее влияние было отнюдь не безграничным в ситуациях, когда Сахаров что-то твердо для себя решал.

После смерти Андрея Дмитриевича она настояла на создании Фонда Сахарова и центра его имени, и продолжала следовать установленным ими правилам поведения уже в новой ситуации, к примеру, вышла из комиссии по правам человека при Президенте РФ в знак протеста против начала чеченской войны в декабре 1994 года, первой подписала обращение российской оппозиции к гражданам России в начале 2010 года, до последних дней активно следила за развитием событий на родине, критиковала работу Академии наук и политику в отношении научных кадров и СМИ, предостерегала против того, чтобы Сахарова после юбилейных торжеств превратили в «приторную икону с православным ореолом», напоминая, что Сахаров был «убежденным космополитом и гражданином мира», утверждая равенство прав и свобод для всех. В эпоху их с Сахаровым детства и юности это романтическое представление называлось забытым словом интернационализм. Она была такой же гражданкой мира, живя в США, критиковала политику США и союзников, не могла и не хотела остаться равнодушной…

Вспоминая сегодня эту удивительную женщину, трудно не согласиться с тем, что ее личный выбор, и судьба, и слова оставили след в самочувствии не только старших поколений. Движение «Я не Сахаров, но и я..», объединившее в пространстве Интернета уже тысячи молодых людей, голосующих за свободный выбор пути и судьбы не по указке, за прозрачность и подотчетность принимаемых властью решений, за уважение к личному достоинству человека — это непосредственный результат той работы, не всегда понятной и оцененной большинством современников, которой отдали жизнь Сахаров и Боннэр. А это значит, что наша страна неостановимо движется вперед.

28 июня 2011 г.

Елизавета Алексеева

Невестка Е. Г. Боннэр, жена ее сына Алексея Семенова. В 1981 году Е. Г. Боннэр и А. Д. Сахаров держали 17-дневную голодовку, чтобы добиться для Лизы Алексеевой разрешения на выезд к Алексею в США.

Сложно что-то добавлять к воспоминаниям Андрея Дмитриевича и Елены Георгиевны — они всё подробно описали. Елена Георгиевна мне запомнилась очень энергичной, очень активной, очень живой.