Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Б. Л. Альтшулер у себя дома, 2000-е.

Мой первый визит в кв. 68, в январе 1972 г., был связан с тем, что я принес показать машинописный экземпляр нашего совместного с Павлом Василевским (мой товарищ по учебе в МГУ в 1956–1962 гг.) самиздатского труда «Распределение национального дохода СССР. Военно-промышленный комплекс СССР: явление, небывалое в мировой истории» (под псевдонимами, в лагерь нам почему-то не хотелось, Павел в 1973 году эмигрировал, а время моих открытых заявлений пришло позже). Пользуясь исключительно открытой советской статистикой, мы показали, что доля военной индустрии в национальном доходе СССР составляет 40–50 %, то есть военные расходы съедают до 80 % бюджета страны, что, конечно, спрятано под разными невинными статьями расходов. И пришли к выводу, что это не может не влиять на политику, что, кроме официально провозглашенной власти КПСС, в СССР существует тайная власть «генералов» военной индустрии, с которой власть партийная не может не считаться[187]

. Сахарову наша работа понравилась, хотя, очевидно, что для него наши изыскания не были новостью, так как он в течение двух десятилетий работал в этой системе, находился, так сказать, вблизи ее вершины, знал и видел все это изнутри и не имел тут никаких иллюзий.

Потом было много визитов по тому же адресу. В один из них, весной 1972 года, я подписал два обращения против смертной казни и за амнистию политзаключенным, инициаторами которых были А. Д. Сахаров и Е. Г. Боннэр. А когда обращения были преданы гласности, я своей подписи там не увидел. Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна объяснили, что вычеркнули меня, поскольку эти же обращения подписал мой отец, и они решили, что на одну семью двух подписантов многовато — дело все-таки рискованное. Помню, что я тогда немного обиделся, что со мной 33-х летним обошлись, как с маленьким. Но по-человечески их вполне понял.

Урок 1.

Я сказал об этом пустячном эпизоде 1972 года, поскольку в нем — отражение действительно глубокой этической проблемы: как совместить упорство и принципиальность в отстаивании своих убеждений с угрозами для близких, сопряженными с этим отстаиванием?

Эд и Джилл Клайн, Борис Альтшулер, Андрей Сахаров и Елена Боннэр, Москва, февраль 1987 г., в квартире на Чкалова.

Простого ответа тут нет и быть не может. Но нормальный человек (нормальный — это значит НЕ герой романа Достоевского «Бесы») не может об этом не думать. А Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна были совершенно нормальными людьми. В поздравлении Елене Георгиевне к ее 85-летию (см. ниже первое приложение к этой заметке) я цитирую их ответы на просьбу журналиста разъяснить понятие «активная нравственность» — А. Д. ответил прозой[188], а Е. Г. стихами Кайсына Кулиева: да, во-первых, это забота о ближних.

Ну как же быть с упорством и принципиальностью? Сахаров столкнулся с этой чудовищной дилеммой особенно остро. Поскольку сам он, будучи причислен, хотя и неформально, к высшей советской элите, обладал определенным иммунитетом, то заложниками его высказываний и заявлений стали Е. Г., ее дети и внуки. «Мы не знаем, что с вами хотят сделать. Но вам необходимо срочно выписаться, как сумеете, под каким угодно предлогом!», — сказали Е. Г. конфиденциально в московской глазной больнице, куда она легла на операцию (июль 1974 г.). «Имей в виду, если твой тесть не прекратит свою так называемую деятельность, ты и твой сын будете валяться где-нибудь на помойке!

», — угроза уличного неизвестного Ефрему Янкелевичу и годовалому Моте (декабрь 1974 г.), и.т.п. (см. [3], главы 17, 18). Это были не шутки.

Всё это хорошо известно, а вспомнил я это здесь, потому что до сих пор не могу понять того осуждения, которое вызывали голодовки Сахарова в защиту близких: «Как может такой великий человек рисковать жизнью из-за какой-то девчонки» (по поводу 17-дневной голодовки А.Д, Сахарова и Е. Г. Боннэр в конце 1981 года с требованием отпустить в США Лизу Алексееву). Вот так! «Слеза ребенка», опять вспомним Достоевского, забыта, а идеология, некие любимые установки, пусть и самые замечательные, оказываются важнее беды конкретного человека. Так что приведенные выше этические рассуждения о приоритете заботы о ближних только в теории кажутся самоочевидным общим местом. А на практике, в реальной жизни оказываются совсем не очевидны для многих и многих.

По сути, вся общественная деятельность Андрея Дмитриевича Сахарова и Елены Георгиевны Боннэр — это урок такой нравственной «неочевидной очевидности».