Англия. Глазами воронов

И это было почти так же невероятно, как в тот раз, когда Мунин влюбилась в обезьяну. В 2010 году, в память о размещавшемся здесь Королевском зверинце, в Тауэре установили с десяток скульптур животных, выполненных художницей Кендрой Хэйст. Все скульптуры были сделаны из оцинкованной проволоки и изображали различных зверей, живших в Тауэре на протяжении последних шестисот лет. Среди них были львы, белый медведь в натуральную величину, голова слона и стая павианов, рассевшихся на стенах и словно охраняющих вход в Сокровищницу.

– Крис, ты это видел? – спросил меня однажды Хранитель Сокровищницы, указывая на крышу Кирпичной башни. – Думаю, один из твоих воронов влюбился в одну из наших обезьян.

– О нет, – вздохнул я.

Незадолго до этого Мунин лишилась своего тогдашнего партнера и с горя зациклилась на обезьяне. Целых три дня и три ночи она сидела на крыше Кирпичной башни рядом с безжизненной обезьяной, пока наконец не слетела вниз, чтобы поиграть в «прятки» с бывшим Смотрителем воронов Рокки Стоунзом и мной, его бестолковым помощником. Несколько часов мы охотились за Мунин, преследуя ее повсюду, в каждом темном углу Тауэра, пока не догнали в тот момент, когда она весело скакала по освещенному прожекторами рву. Мы немедленно поместили ее под строгий арест: главным образом, чтобы защитить от других воронов, которые могли почувствовать ее слабость после потери партнера и попытаться установить новую иерархию, но, честно говоря, также и потому, что она нас достала!

Но стоило ее выпустить, она сразу же вернулась к проклятой обезьяне. Нескольких месяцев она ежедневно взлетала или взбиралась по служебной лестнице, чтобы оказаться рядом с ней и закаркать в серьезном и содержательном одностороннем разговоре. Она деликатно постукивала обезьяну клювом, будто прося: «Эй! Я здесь. Давай, поговори со мной, мне одиноко». Я много размышлял о том, что она думала, когда обезьяна молчала в ответ. Раз за разом мы взбирались на башню и уговаривали ее найти другого партнера среди воронов, но это ничего не меняло. Она возвращалась к обезьяне. Это было похоже на одержимость.

Наконец, ей надоело разговаривать с безмолвной металлической обезьяной, и жизнь вернулась в нормальное русло. Но если вы когда-нибудь придете в Тауэр, найдите время, чтобы обойти Северную стену и остановиться прямо перед входом в Кирпичную башню. Посмотрите вверх, и вы увидите металлическую обезьяну – она поможет вам задуматься на мгновение о тайнах любви и потери.

23. Птицы и книги

В свободное от выяснения отношений с живыми воронами время мне нравится притворяться «администратором воронов» и встречаться с журналистами, фотографами, художниками, писателями и съемочными группами, которых интересуют птицы. Звучит гламурно? Подумайте еще раз. Вороны сами себе хозяева, и они здесь не для нашего развлечения.

Как-то вечером на Тауэр-Грин я участвовал в съемках документального сериала «Курьезы природного мира» с великим сэром Дэвидом Аттенборо. Сэр Дэвид тогда писал небольшую статью о способности врановых использовать предметы в качестве орудий. Он сидел на скамейке, а режиссер спросил, может ли ворон сидеть с ним рядом во время съемок. Как и во многих случаях до и после, мне пришлось объяснять, что вороны в Тауэре вовсе не ручные и не отличаются послушанием, но мы сделаем все, что в наших силах. Мы попытались уговорить ворона сесть на скамейку. И попробовали сделать это снова. И снова. И снова. Но, увы, ворон отказался войти в кадр и посидеть на скамейке рядом с сэром Дэвидом.

Поэтому через несколько недель бедолага режиссер и вся съемочная группа вернулась, чтобы все переделать. На этот раз нам почти удалось впихнуть сэра Дэвида в кадр вместе с одной из птиц, а я к тому же прославился тем, что и сам попал в кадр. Режиссер заметил, что я самый молчаливый йомен из всех, с кем ему доводилось работать.

В книге «Ворон зимой»^[84] великого Бернда Хейнриха есть слова: «Написано про воронов, пожалуй, побольше, чем о многих других птицах». Судя по количеству журналистов и писателей, уделяющих внимание этой теме, он скорее всего прав. Я подтверждаю это собственным опытом и личной библиотекой, которую постоянно пополняю новыми книгами о птицах. Существуют книги о ястребах, о белых гусях, о пустельгах. Вы наверняка вспомните пустельгу Джерарда Мэнли Хопкинса, диких лебедей У. Б. Йейтса, черного дрозда Уоллеса Стивенса, «Оду соловью» Джона Китса. Писатели и поэты способны включать в свои произведения кого угодно – кукушек, сов, попугаев, лебедей, альбатросов.

Птицы для нас явно олицетворяют собой нечто важное. Не хочу изображать психоаналитика, но рассказывая о наших птицах в Тауэре, я подсознательно наделяю воронов своими чертами, а в себя самого вкладываю в их образ. Так происходит со всеми нами: мы думаем, что описываем мир, хотя на самом деле описываем себя.