Анхен и Мари. Выжженное сердце

– Доктор, а Вы что скажите? А? – повернулся господин Громыкин к господину Цинкевичу.

– Всё говорит об отравлении. Посмотрите на цвет его лица. Зрачки расширены. Нет, это положительно неестественная смерть. Но я Вам так скажу, любезный Фёдор Осипович, вскрытие покажет. Ха-ха!

Анхен приступила к зарисовке с разных сторон тела убиенного и почувствовала, как ей становится дурно. Нет, не от вида мёртвого мужчины. Вот ещё. Ни в коем случае! В комнате было жарко, в камине лежали ещё тёплые угли. Окна были плотно закрыты.

– Может быть, приоткроем окна? Душно, знаете ли, – как будто прочитал её мысли делопроизводитель Самолётов, вытирая пот со лба. Идеальный пробор его слегка растрепался.

– Что ж, извольте, – разрешил господин Громыкин.

Дознавателю в его плотном клетчатом костюме тоже было не комфортно.

– Так, что мы имеем доложить, господа, – сказал он, обходя спальню. – Разбросанных вещей не видно. Следов борьбы тоже не наблюдается. Следов насилия на теле жертвы нет тем паче.

– А ведь господин Колбинский был крупным мужчиной. Как же его могли вот так запросто напоить ядом? – задал вопрос господин Самолётов, уставившись на Ольгу. – Если, конечно, это не сделал близкий ему человек.

– Вот именно, юноша. Вот именно, – задумчиво произнёс господин Громыкин.

– Не стала бы так уверенно утверждать я, что нет борьбы следов, – заметила Анхен.

– О чём Вы, барышня? О чём? – нахмурился рыжебородый дознаватель.

– Взгляните. Манжета рубашки домашней цела не совсем. Её надорвали слегка, – указала госпожа Ростоцкая, показывая одновременно на жертву и на свой рисунок.

– А ведь верно, Фёдор Осипович! Как же мы не заметили сие?! – воскликнул господин делопроизводитель.

Из глубины дома послышался шум, крики, грохот.

– Что там за возня? – недовольно спросил господин Громыкин и нахмурился.

Господин Самолётов вышел узнать и тут же вернулся назад.

– Я думаю, нам лучше выйти в гостиную, господа, – пригласил он всех присутствующих.

В большой комнате у старого дубового буфета стоял невысокого роста бородатый мужчина – почти лилипут, чью руку крепко держал городовой.

– Да пусти же ты меня, зараза такая, – пробасил мужчина, выдёргивая руку у полицейского. – Где мой отец? Что с ним? Что вы все здесь делаете?

Его голос не вязался с тщедушной фигурой малыша.

– Степан, он в спальне, – сказала Ольга, указывая на дверь.

– Туда пока нельзя, – преградил путь мужчине дознаватель. – Вы сын убиенного, как я полагаю? Сын?

– Убиенного?! Ах вот значит как. Всё-таки добралась до отца. Всё-таки загубила его, собачье отродье, – сказал Степан, надвигаясь на мачеху.

– Что ты несёшь, оглашенный? – возмутилась Ольга, расправляя плечи и глядя на пасынка сверху вниз. – Мы любили друг друга.

– Любили. Ага, как же! Деньги ты отцовские любила – вот и вся любовь. Матушкины платья да украшения присвоила, теперь и до батюшкиной жизни добралась, мерзавка, – басил Степан.

– А ты сам-то давно ли полюбил отца? Ещё недавно собачился с ним из-за каждой мелочи, – парировала супруга убитого.

– Так из-за тебя, тварь, у нас ссора и случилась! – возмутился наглому обвинению пасынок.

– А-а-а! Помогите! – совсем по-бабьи заголосила госпожа Колбинская, закрывая лицо руками.

Степан изловчился и накинулся на неё. Господин Самолётов отважно ринулся в гущу событий. Городовой тоже без дела не стоял. Даже Анхен каким-то образом оказалась втянута в это безобразие. Худо-бедно, но они растащили клубок из родственников жертвы. В потасовке госпожа Ростоцкая прикоснулась к руке Ольге и выпала из реальности, как тогда, в детстве, в гимназии. Это что же, со всеми Колбинскими у неё теперь будут эти затмения? Гостиная на даче в русском стиле покачнулась, воздух пошёл слегка заметной рябью, и вдруг всё изменилось.

Ольга вошла в спальню мужа и старалась на него не смотреть. Иван Дмитриевич всё также лежал на кровати – бледный, с посиневшими губами. На полу валялась разбитая посуда, темнело пятно от чая – поднос с завтраком выскользнул у неё из рук, когда она заходила сюда в прошлый раз. Глашка побежала за доктором, а ей надобно осмотреться до его прихода.

– Ах вот оно как! Ну, ну, – сказала вслух Ольга, стоя у рабочего стола покойного.