Анхен и Мари. Выжженное сердце

– У батюшки гостила в деревне. Лето мы с дитём там провели. Вчера возвернулись оттудова. А чего надо-то? – не понимала она. – Скажите им, чтобы не топтались громко. Сын спит. Разбудят они его.

– Эй, тише там! Значит, дома Вас не было. Не было, – подытожил господин Громыкин.

Из соседней комнаты, склонив голову в дверях, вышел делопроизводитель с жестяной коробкой в руках.

– Вот, – преподнёс он табакерку начальнику.

– Вы курите, господин Кожелюбов? Курите? – спросил дознаватель.

– Курю. Это что преступление?! – взбесился вдруг учитель.

– Никак нет. Мы табачок Ваш заберём на экспертизу, – сообщил господин Громыкин. – Оформите, Иван Филаретович, как улику.

– Будет сделано!

– Одежду синюю тоже поищите, – наставлял он делопроизводителя.

– Уже ищем. Пока ничего похожего не нашли.

Молодая женщина не выдержала и устремилась за господином Самолётовым. Как бы чего не случилось! А то знаем мы этих городовых – потом серебро столовое не сыщешь после обыска, ага.

Анхен пристроилась за столом, рисуя господина Кожелюбова в домашних условиях. Он сидел в креслице между двух окон с подвязанными занавесками, склонив голову. Внезапно подозреваемый встал, городовой кинулся его унимать, но господин Громыкин остановил служаку.

– Я Вас очень прошу. Нет, умоляю! Не говорите ничего супруге про Ольгу, – взмолился господин Кожелюбов. – Хотите на колени встану?

Дознаватель молчал, оглаживая рыжую бороду. Он буравил учителя глазами-пуговицами, гадая – он или нет?

– Вы не понимаете. Тесть мой – купец второй гильдии. Практического ума человек, – запальчиво начал рассказывать подозреваемый, заглядывая в глаза господину Громыкину. – Перед венчанием он меня заставил бумаги подписать, мол, ни на что не претендую.

При словах сих господин Кожелюбов обвёл комнату рукой – смотрите, вон какие богатства, а не мои.

– Живу я лишь на своё жалование, даже новое пальто себе позволить не могу, в старой шинели хожу. А если раскроется измена, они меня по миру пустят. Ведь всё здесь жене принадлежит. И даже эта распроклятая бричка её, а не моя.

– А вот эти вазы тоже жене принадлежат? – спросил господин Самолётов, входя в гостиную с китайской керамикой в руках.

Молодая купчиха, вернувшаяся вслед за делопроизводителем, с удивлением рассматривала его находку.

– Нет! Это… не совсем. Я, право слово… Понимаете, – совсем запутался господин Кожелюбов и замолчал.

– Госпожа Ростоцкая, позвольте Ваш блокнот с зарисовками похищенных ваз, – попросил господин Громыкин. – Ваш блокнот позвольте.

Анхен вытащила из сумки старый блокнот, встала и подала его дознавателю. Господин Громыкин нахмурился, сверяя узоры и формы и, наконец, произнёс.

– Значит, ты, господин хороший, у нас есть и убийца, и вор, – спокойно заключил Фёдор Осипович. – Арестовать!

– Я не убийца! Я не вор! – испугался учитель. – Я…

Он хотел было продолжить, но натолкнулся глазами на жену и замолчал. Анхен проследила за его взглядом. Она как бы ненароком взяла подозреваемого за руку, и присутствующие постепенно растворились в воздухе. Утреннее солнце сменилось чернотой ночи за высоким окном.

– Помоги мне, пожалуйста. Саша! Мне не к кому больше обратиться, – сказала Ольга Колбинская нежным голосом, тяжко вздыхая.

Она опустилась в креслице между двух окон в гостиной купеческого дома и промокнула лицо кружевным платком. Александр, несмотря на досаду, вызванную тем, что она заявилась к нему домой, залюбовался Ольгой. Свет от свечи на столе освещал её чудесные глаза, и они так блестели, не оторваться. А это новое горе придавало и без того милому лицу беззащитность и тянуло его к себе.

– Мы ведь уже всё обговорили. Мы должны это прекратить, Олюшка, – сказал Александр, опускаясь на пол у её ног и беря руки возлюбленной в свои ладони. – Скоро приедет моя жена. А твой благоверный вообще грозился меня в порошок стереть.

– Я всё понимаю. Я не о том тебя прошу. Нашлись покупатели на вазы. У нас их целая коллекция, – сказала Ольга уже окрепшим голосом. Тон сменился на деловой. – Покупателей на дачу неудобно приглашать, а у тебя дом в городе.