Анна Предайль

Анна вынесла тазик, попросила отца убавить звук и, как обычно, в семь часов вечера приготовила шприц и иглу, чтобы сделать укол морфия. Эмильенна с нетерпением ожи­дала этой минуты. Теперь она могла быть уверена, что спокойно проведет ночь. Она сама откинула одеяло. Анна склонилась над плоским бедром, обтянутым бледной мор­щинистой кожей, отыскала нужное место, точным движе­нием вонзила иглу. Эмильенна даже бровью не повела. Затем сказала тихо:

— Позвонила бы ты доктору Морэну, чтобы он зашел.

— Зачем? Ты ведь неплохо себя чувствуешь... А других лекарств он тебе все равно не пропишет...

— Ты так думаешь?

Мили произнесла это тоном покорной девочки.

— Пойду приготовлю тебе поесть, — сказала Анна.

— Мне не хочется...

Тем не менее Анна отправилась на кухню и открыла холодильник. Чтобы как-то вызвать аппетит у больной, она готовила для нее каждый вечер маленькие занятные сан­двичи: срезала тонкую корочку с белого квадратного хлеба и располагала на каждом ломтике кусочек ветчины, кру­жочек помидора, листик зеленого салата, а сверху — ка­пельку горчицы. Между делом она снова открыла холо­дильник, достала бутылку «Мюскаде», налила в стаканчик и неспеша выпила.

— Что тебе рассказал Марк? — спросил Пьер, появляясь на пороге.

— Ему очень хотелось повидать тебя и маму.  Я пригласила его поужинать у нас во вторник.

— Ты уже говорила об этом Мили?

— Пока еще нет.

— Как ты думаешь, она это примет?

— Мне кажется, ей это будет приятно. Она ведь любила Марка.

— Да, но сейчас она никого не выносит... Кроме тебя и врача. Если бы ты только знала, что было сегодня днем!

— Это все из-за болезни, папа.

— Да, конечно. Но нелегко это терпеть... Тебя-то днем дома нет, потому ты и представить себе не можешь... Мили стала настоящим тираном... Сегодня утром бедная Луиза из-за нее даже плакала... А нам так повезло, что она у нас есть!

Анна машинально налила и отцу стаканчик сухого вина. Он молча поднес его к губам. Они вместе выпили.

— Боже мой, боже мой! — тяжело вздохнул он. — До чего же все печально!

Она разложила сандвичи на тарелке и вымыла руки. Струя воды брызнула на юбку.

— Папа, — сказала она, вытирая руки полотенцем, — тебе надо сменить костюм.

— Почему?

— Ты же знаешь, что он не нравится Мили. И к тому же время года для него неподходящее.

— Это верно. Что же мне тогда надеть?

— Что угодно. Надень шерстяной коричневый жакет.

— Хорошо... сейчас...

На десерт для больной было приготовлено печеное ябло­ко с желе из красной смородины. Пьер снова появился на кухне — на этот раз в платно облегавшем коричневом шерстяном жакете. Небольшой животик, широкие плечи, наивный и мягкий взгляд.

Анна отнесла матери подносик с едой, взбила ей подуш­ки, помогла сесть. Пьер вошел следом и остановился в ожи­дании приговора. Эмильенна оглядела его с ног до головы, но ничего не сказала. Возможно, она даже и не заметила, что он переоделся! После укола ей стало легче, и лицо ее приняло умиротворенное выражение. Она поднесла сандвич ко рту и надкусила. Затем затрясла головой, чтобы оторвать надкушенный кусок. Щеки ее порозовели от уси­лий, и она принялась старательно, долго жевать.

— Тебе нравится? — спросила Анна.

— Да, — ответила Эмильенна. — Очень вкусно.

Пьер присел на край постели. И украдкой с любовью поглядывал на жену — она этого не замечала. Тогда он осторожно прилег с ней рядом, но так неуклюже, что ноги его висели в воздухе, а голова упиралась в подушку. Анна опять подумала, что он, видимо, не понимает, в каком со­стоянии находится ее мать. По временам ей даже казалось, что он не считает Эмильенну тяжелобольной — просто ей неможется, — и потому он иной раз вел себя с ней как мужчина с женщиной. Вот и сейчас — вдруг взял ее руку и, поднеся к губам, прильнул к ней долгим поцелуем. Со­всем как раньше. Эмильенна нахмурилась, и он опустил ее руку на одеяло.

— Анна виделась сегодня с Марком, — сказал он.

На лице Эмильенны не отразилось ничего — точно речь шла о чем-то бесконечно далеком.

— А-а, — протянула она безразлично. — Он в Париже?

— Да, — ответила Анна.

— Ну и как он?

— Как всегда.

— Сколько же лет прошло?.. Три?.. Четыре года?..

— Три года, мама. Я пригласила его к нам поужинать.

Эмильенна с любопытством устремила взгляд на Анну, точно внезапно обрела интерес к жизни своих близких.

— Ты правильно поступила, — сказала она. — встану, когда он придет...

И тут же взгляд ее угас. Она снова думала только о себе. Болезнь заменила ей семью. Она оттолкнула тарелку, на которой лежал еще один сандвич. Ее не соблазняло даже печеное яблоко.

— Вам надо поскорее поесть, — сказала она, — а то пропустите начало пьесы.

— Какой пьесы? — спросила Анна.

— Как какой? Я же тебе говорила сегодня утром, что по телевизору будут «Виндзорские проказницы» ...  Кажется, это великолепный спектакль...

Телевизор стоял на передвижном столике в углу. Его экран, похожий на огромный, матовый глаз циклопа, отражал свет ночника у постели.

— Не хочешь ли пока посмотреть последние известия? — спросил Пьер.

— Нет, не надо... Анна, милая, дай мне судно...