Анна Предайль

Сидя в одежде на краю ванны, Пьер с неодобрением рассмат­ривал свои ботинки — с них совсем сошел блеск. Конечно, он мог сказать Луизе, чтобы она их начистила. Но отдать распоряжение, даже самое пустячное, было выше его сил. Ему, конечно, нравилось, когда за ним ухаживали, но он ненавидел отдавать распоряжения. Ему казалось, что на­вязывая свою волю другим, он превышает свои права и ущемляет более слабое существо, нанося удар по его чело­веческому достоинству. Во всяком случае, это служило предлогом, чтобы не брать на себя никаких обязательств по дому. Ког­да Эмильенна была еще здорова, она подшучивала над его неспособностью что-либо приказать. Пьер подобрал валяв­шийся грязный носок и стал до блеска начищать им ботин­ки. Так ведь оно проще! Затем он погляделся в зеркало над раковиной. Вид тщательно выбритых, розовых щек преис­полнил его уверенности, что со здоровьем все в порядке.

Утро было отличное. И Пьера охватило желание выйти на свежий воздух, пройтись. Эмильенна задремала вскоре после того, как Анна ушла на работу. Газету он от начала до конца прочел за завтраком. Доктор придет только в пол­день. Больную, правда, нельзя оставлять одну — в таком случае пусть Луиза посидит с ней, а он отправится за по­купками...

В восторге от собственного решения он вышел на кухню: Луиза начищала серебряный кувшинчик, которым никто никогда не пользовался. «Лучше бы она почистила мои бо­тинки», — подумал Пьер с раздражением. Ему даже захо­телось так ей и сказать. Но вместо этого он лишь сообщил, что пойдет вместо нее в магазин.

— Как угодно, мосье. Вот вам список, — сказала она, вручая ему клочок бумаги, на котором Анна нацарапала несколько слов. — Надо купить филе соли для мадам и дораду[2]. Но дораду — побольше, чтобы и на ужин оста­лось...

— Я разберусь. Мадам сейчас спит. Заглядывайте время от времени к ней в комнату.

— Ну конечно, мосье.

Она протянула ему черную пластмассовую сумку для продуктов. Он нехотя взял ее и незаметно оставил в при­хожей на деревянной консоли с потрескавшейся золотой краской.

Оживление, царившее на улице Сены, отвлекало его от собственных мыслей. Любитель истории улиц, он знал прош­лое большей части домов в этом районе. Там, где другие просто сталкивались с неизвестными современниками, он приветст­вовал знаменитых французов прошлого: королеву Марго в ее садах, Арманду Бежар, неверную вдову Мольера, мерт­венно-бледного Бодлера, иссохшего, с безумным взглядом — призрак чарующий и зачарованный, Жорж Санд в муж­ском костюме, широкобедрую, с глазами египетской тан­цовщицы... По обыкновению, он заглянул в книжный ма­газин Коломбье, где — призрак среди призраков — царила бледная до прозрачности мадам Жироде, женщина без возраста. Белая кожа, белые волосы, жабо и даже глаза — она производила впечатление человека, занимающегося не столько продажей книг, сколько просвещением читателей. Прекрасно зна­ющая старый Париж, она пренебрегала сумятицей совре­менного литературного мира и всецело посвятила себя изу­чению отголосков прошлых времен. Пьер осведомился, су­мела ли она достать книгу одного англичанина о Париже времен падения Империи под названием «Paris,during the Interesting Month of July,1815»[3]

— Нет еще, мосье Предайль. Но я не теряю надежды. Один из моих корреспондентов в Бордо сообщает, что напал на ее след. А как чувствует себя ваша супруга?

— Не лучше, но и не хуже. Если вы найдете другие любопытные работы о Париже времен Империи, написан­ные иностранцами...

— Я ищу, ищу... Вас не интересует записная книжка времен Революции?

Он полистал записную книжку, поколебался, порылся в других книгах и в конце концов ушел от мадам Жироде с пустыми руками.