Антигитлеровская коалиция — 1939. Формула провала

Майский также хотел убедить и британских коллег в том, что увольнение Литвинова не говорит о переменах в советской политике. Как будто в подтверждение этого он 10 мая дал знать Варшаве, что СССР намерен поддержать Польшу в отношениях с Германией. На следующий день польский посол Гржибовский все равно дал отрицательный ответ. «Министр Бек склонён поменять мнение», — говорил посол Потёмкину, но этого так и не случилось.

Итальянский посол Августо Россо встретился с замнаркомом, чтобы выяснить положение дел. Потёмкин ответил ему: «Польское правительство испытывает тревогу за свои собственные территориальные интересы, находящиеся под угрозой со стороны Германии». Россо считал, что немецкое правительство ощущает серьёзное сопротивление расширению в Восточную Европу и этим недовольно. «Естественно, что опорой противодействия натиску Германии на востоке Европы служит СССР». Посол признавал, что его взгляды не совсем совпадают с позицией правительства — и это ещё мягко сказано. Потёмкин не записал своего ответа на замечания Россо[572]. В конце июня Бек позволил Гржибовскому уехать в летний отпуск. «Incroyable indifference et optimism polonais»[573]

, — отметил французский посол в Москве[574]. В июле отношения осложнились ещё больше после убийства поляками советского пограничника. Во время встречи с польским поверенным в делах Потёмкин отказался обсуждать какие–либо вопросы, даже нарастание европейского кризиса[575]. Советско–польские отношения в очередной раз зашли в тупик.

14 мая Молотов заявил Сидсу, что односторонние гарантии неприемлемы. История, тянувшаяся всю весну, продолжилась и летом: советское правительство настаивало на строгой взаимности обязательств и конкретности ролей, британское старалось их избежать. Бонне позволил Форин офису играть первую скрипку. Майский позднее сказал о Франции, что та отлично справилась с ролью правой руки Англии, а после 1936 г. все больше теряла самостоятельность на фоне усиления влияния соседа. Во время гражданской войны в Испании Франция превратилась не более чем в придаток Британии.

«Париж всегда ориентировался на Лондон в принятии всех важнейших решений по вопросам внешней политики»[576]. Как и Литвинов, Майский был с Францией строг, но не слишком[577].

Чемберлен продолжал тормозить процесс и в качестве примера однажды похвастался своей сестре Хильде, как предложил расплывчатую формулировку обязательств, которая помогла бы Британии не делать ничего, даже когда это было бы необходимо[578]

. Как раз это и предлагал ранее Бонне, и можно только гадать, не опирался ли Чемберлен на идею с французскими корнями. Британия как будто продолжала политику молчаливого попустительства.

Советская сторона беспокоилась из–за возможного обмана, а отговорки, которые Британия находила все лето, ещё больше возбуждали недоверие советского правительства. Конечно, британцы уверяли, что ведут переговоры в открытую, а все новые и новые требования якобы предъявляли Советы[579].

Но это было неправдой: советские условия были выдвинуты ещё в апреле–мае и сохранялись неизменными на протяжении всех переговоров. Позднее Майский говорил, что с советской стороны было ошибкой выдвигать «необходимый минимум» требований с самого начала и не отступать от него[580].

Среди обсуждаемых вопросов была переброска советских войск через территорию Польши и Румынии для открытия фронта с вермахтом. У самого СССР границ с Германией не было. Если бы Польша или Румыния не дали добро на проход Красной армии, как бы она тогда могла столкнуться с общим врагом? Впервые вопрос был поднят в 1934 г., а потом обсуждался каждый год. Гарантии безопасности государствам Прибалтики начали обсуждаться в 1934 г., но все ещё были камнем преткновения в 1939‑м. Литвинов предложил советские гарантии для французской восточной границы взамен на гарантии для балтийских границ СССР со стороны Франции. Французы предложение не приняли. Литвинов давно уже считал Прибалтийский регион плацдармом для нападения на Ленинград. Вопрос переговоров на уровне штабов, ещё один важный для Советов вопрос, первый раз был поднят с Францией в 1935 г. и потом тоже обсуждался ежегодно. Ни британское, ни французское правительства компромисса не хотели. В 1939 г. вопросы так и не сдвинулись с места[581]

. Как и неудобный вопрос о «прямой и косвенной агрессии» (под косвенной понималась работа Германии по подрыву независимости государств Восточной Европы). Чемберлен и сам использовал эту терминологию в отношении Польши на заседании палаты общин 6 апреля.

«Что значит слово “косвенная”? — спросил Майский Галифакса в тот же день. — И кто должен определять, имеется ли налицо такая угроза: каждая сторона самостоятельно?..»

Вполне разумные вопросы.

Судя по британским записям, Майский требовал ответа на них с «настойчивостью инквизитора»[582]. Так что, когда Молотов поднял их снова, никакого повышения ставок не было. Раз британцы делали уклончивые предложения, Молотов пытался в них разобраться.