20 октября 1956 г. в Польше произошли некоторые события, которые можно было назвать революцией, которые сами поляки назвали «Наш Пазьдерник» (в переводе — «Октябрь») и которые состояли в том, что сменилось польское правительство (у власти по требованию снизу стал Гомулка, посаженный еще в 1949, но, в отличие от Райка, Костова, Сланского и Дзодзе, не расстрелянный), после чего советские танки, уже двигавшиеся к Варшаве, остановились в результате ряда демаршей, предпринятых этим правительством [6]. Вскоре после этого в Польше резко оживилась общественная жизнь и прекратились преследования за критику правительства. 23 октября в Будапеште состоялась трехсоттысячная демонстрация перед зданием Парламента. Эта демонстрация происходила под впечатлением польских событий. Лозунги ее были довольно невинны: все — за социализм. Насколько они были невинны, видно хотя бы из того; что все главные 10 пунктов требований вошли через некоторое время в программу правительства Яноша Кадара [7]. В частности, я помню, что один из лозунгов касался системы школьных оценок. В Венгрии сложилась традиционная национальная система отметок, отличная от русской. Не помню, то ли она была 12-балльная; то ли там единица означала высший балл, двойка — уже похуже, а пятерка соответствовала нашей двойке. Как бы там ни было, году в 1949 эту национальную систему оценок всюду в обязательном порядке заменили нашей пятибалльной. Так вот, демонстранты-студенты требовали возврата к национальной системе отметок. Но тогдашний генеральный секретарь венгерской компартии (официально — Венгерской Партии Трудящихся — ВПТ) Эрне Гере и в этом провидел происки американской разведки и потаенное желание реставрации капитализма; он был проницательным человеком, как и многие его сослуживцы. Он обозвал демонстрантов «фашистской чернью». В ответ Будапешт покрылся баррикадами, раздались требования отставки Гере. В отличие от Варшавы советские войска находились в самом Будапеште. По приглашению Гере они выступили «наподавление фашистского мятежа». Кстати, среди советских военнослужащих в Ленинграде распространялись единообразные слухи, будто «контрреволюция» в Венгрии началась с массовой резни советских солдат ночью. Я специально проверял тогда же эти слухи и не нашел никаких подтверждающих фактов. Разумеется, рядовые солдаты Советской армии могли воспринимать события как фашистский мятеж; для них восстание могло выглядеть как продолжение полугодового штурма Будапешта в 1944-45 годах, когда нилашис-ты, арестовав Хорти, до последнего человека отстаивали город от Красной Армии. Ведь в годы войны Венгрия была противником СССР, причем особенно сильно сопротивлявшимся на последнем этапе, под властью фашиста Салаши. Когда советские войска вмешались, венгерская армия и полиция выступили в поддержку демонстрантов (а кое-где сохраняли нейтралитет, отказавшись подчиняться требованиям правительства, но и не выступая против него). Не было частей венгерской армии, которые бы выступили против восставших. На стороне правительства Гере-Хегедюша, не считая советских войск, были только войска госбезопасности, которые — надо отдать им должное — отчаянно дрались и не сдавались даже тогда, когда правительство отдало им приказ о сдаче. Здания Горкома и ГБ защищались до последнего. Сил же, чтобы оборонять другие «узловые пункты», вроде радио, вокзалов и т. п., у правительства Гере-Хегедюша не было. Советских войск в городе было мало.