И все же город дышал какой-то жизнерадостностью, легкой шалостью и надеждой. В таком месте Бассам мог бы провести детство, они были в чем-то схожи. Он хотел прошептать ему об этом, объявить о своем признании. Это город, который помнил времена комендантского часа, на котором еще лежала густая пелена призраков прошлого.
Он дошел до конца судостроительной верфи, поймал первые лучи солнца, поднимающегося над «Харленд энд Вулф». Присев на причальный столб, он слушал рев туманного горна. Вдоль береговой линии Бассам шел один.
В отеле другие слушатели конференции заканчивали завтрак. Он протиснулся между ними. Бассам умел испаряться в толпе. Он превращался в тень.
Его презентация была запланирована на двенадцать дня. Он ждал за кулисами, попивая чай. Сколько бы он ни рассказывал свою историю, нервы оголялись каждый раз. Еще до начала презентации он выкуривал полпачки Silk Cut. Он выходил на сцену, немного прокашливался в микрофон, делал шаг назад, прикладывал ладонь ко лбу, чтобы защитить глаза от прожекторов, делал паузу.
В конце большинство слушателей аплодировали стоя. Кто не вставал, демонстративно скрестил руки на груди. Он уже видел, как они в фойе собираются в группы.
В холле кто-то хлопнул его по плечу. Ирландский акцент понять еще сложнее, чем английский. Он просто наклонял голову и кивал. Больше всего он боялся кого-нибудь оскорбить. Он не хотел просить их повторять, что они сказали. Он бы очень хотел поговорить с теми, кто сидели со скрещенными руками, но они не подошли.
Конференция оживилась. Его имя занесли в экспертную панель.
Вечером участники собрались в группы в баре отеля и фойе. Они пили и пели песни. И здесь были свои фракции. Бассама подозвали к группе норвежских исследователей. Они слышали, что в тюрьме он был запевалой. Он сел между ними и спел песню Абу Араба. Кто-то дал ему пинту Гиннесса.
– Нет-нет, – сказал он. – Я не пью.
Минуту спустя перед ним оказался виски. Он откинулся на стуле, засмеялся и передал виски сидящим дальше за столом.
Он не мог спать, но находил успокоение в прогулке. Ему нравилось ходить под моросящим дождем. Дождь помогал привести в порядок мысли. Он уже написал четверть диссертации. Он считал себя человеком, который путешествует в разных направлениях.
Иногда он останавливался, чтобы записать несколько фраз в блокнот.
411
Он определил, где восток, попятился в узкий сквер, где бесшумно развернул ковер и приступил к молитве.
412
В начале девяностых не меньше двух раз в месяц сенатор Джордж Митчелл прощался со своей женой Хитер и своим сыном Эндрю, который был еще совсем малышом, в Нью-Йорке.
На следующий день он приземлится в аэропорте Ольдергров на окраине Белфаста для председательства на переговорах по мирному урегулированию конфликта в Северной Ирландии. Чаще всего он путешествовал один, с саквояжем и небольшой сумкой. В аэропорту его почти никто не узнавал.
Там его ждала машина, чтобы отвезти в город. На заднем сидении он обычно спал, это один из редких моментов, когда он был окружен тишиной.
Митчелла ласково называли Железные штаны за его невероятную способность долго сидеть на одном месте и выслушивать оппозиционно-настроенные группировки. Он слушал их не перебивая, учил себя быть терпеливым. Подчас эти истории казались бесконечными. Он задавался вопросом, сможет ли он вообще найти нужные слова, чтобы описать сложившуюся ситуацию.
А этой истории уже восемь веков. Тридцать пять лет гнета. Соглашение тут, резня там, осада еще где-то. Что случилось в шестьдесят восьмом. Какой супермаркет был подожжен в семьдесят четвертом. Что произошло на Шанкил-роуд на прошлой неделе. Взрывы в Бирмингеме. Стрельба в Гибралтаре. Связи с Ливией. Битва на реке Бойн. Шествие Кромвеля. Вырубка леса. Выдергивание ногтей у арфисток, чтобы они не могли играть на жильных струнах.