Апокалипсис отменяется (сборник)

— Ты сам сказал, — процедил Цветаев, — что одни открытия неотвратимо ведут к другим, одни действия порождают другие. Что породят эти твои «нанороботы в крови»? Звеном в какой цепочке они станут? Думаю, ты знаешь, не можешь не знать, раз даже я это понимаю. Человечество перестанет существовать. Да, откажутся от биологической основы лишь единицы, основная масса просто побоится. Но с каждым прожитым годом они будут все больше свыкаться с изменениями в своих телах. Нанороботы в крови станут обыденностью. Затем станет обыденностью электронная начинка в мозгах, как когда-то стали обыденными компьютеры и мобильники. Потом от тел будет оставаться все меньше и меньше биологического: внутренняя микрофлора, биохимия, гормональное регулирование, инстинкты, эмоции, все это будет постепенно исчезать, не отрицай, ты прекрасно это понимаешь. И в итоге человек станет роботом. Все человечество станет совокупностью роботов. Без эмоций, без желаний, без целей.

Ковалев покачал головой.

— Ты ошибаешься. Не роботами. Поверь, я вижу. Ты зациклен на биологических основах, но разум может существовать и без них. Разум обязан существовать без них! Чистый, не замутненный инстинктами, не подчиняющийся химическому составу крови и концентрации тех или иных гормонов в ней. Не зависящий от погоды за окном и магнитных бурь на Солнце. Разум не останется без целей, которые сейчас нам диктует наша животная основа. Цели будут, но будут иного уровня, не животного.

Они с минуту стояли, прожигая друг друга глазами. Наконец Цветаев сжал кулаки и резко зашагал к двери.

Ковалев взглянул на Виктора. Тот посмотрел недвусмысленным взглядом.

— Он на этом не остановится, — сказал куратор, — я много знавал подобных людей и вижу, что у него есть какой-то козырь в рукаве.

— Есть, — ответил Ковалев хмуро, — и я даже знаю какой.

— Да? И что нам тогда следует сделать?

Ковалев усмехнулся:

— А ничего.

Цветаев не стал зря тратить время, внутри его все бурлило и требовало действий. Он чувствовал свою правоту, чувствовал, что нужно остановить Ковалева. Более того, он чувствовал, что только он в силах это сделать. Разум профессора биологии, ранее не задумывавшегося о таких сложных вещах, как пути цивилизации, теперь был абсолютно поглощен этим. Где-то краешком сознания он пытался понять, что же изменилось, почему его стало волновать, что будет через десятки или сотни лет. Он просто занимался своим делом, наукой, изучал процессы жизнедеятельности, выдвигал теории, ставил опыты, писал статьи в научные журналы. Потом попал в команду Ковалева, консультировал по вопросам взаимодействия наномеханизмов с живыми клетками. Собст-венно, живые клетки сами по себе состоят из конгломерата различных наномеханизмов, но там все иначе, там… живое, притираемое и подгоняемое природой в течение сотен миллионов лет…

Снова мысли ушли в другое русло, и вопрос о том, что же изменилось в его приоритетах и что движет им сейчас, остался без ответа.

— Куда едем? — спросил таксист-кавказец, обернувшись к Цветаеву, севшему на заднее сиденье.

— Прямо, — ответил профессор невпопад, его взгляд уставился в дисплей телефона, палец резко прокручивал изображения на сенсорном экране, ища номер нужного человека.

Профессор содрогался от осознания того, что ему предстояло. Это противоестественно всей его идеологии, всему тому, что он сейчас отстаивает и защищает. Но иного способа противостоять Ковалеву нет. От Ковалева нужно избавиться, но профессор биологии был свидетелем того, что произошло полгода назад в том НИИ, видел своими глазами, на что способен Ковалев теперь. Его просто так не убить, значит… Значит, нужно пожертвовать всем тем, что так рьяно отстаиваешь. Пожертвовать собой.

Вечером того же дня Ковалев, как обычно, находился в лаборатории. Работать теперь можно сутками, организму на основе нанороботов отдых не нужен, мозг, наделенный новыми ресурсами, требует работы, требует познания. Ковалев и раньше был жаден до новых знаний, но сейчас, когда разум стал кристально чист, жажда познать мир просто захлестывала, а от открывшихся обновленному и проапгрейденному интеллекту горизонтов захватывало дух.