А Ромыч с Валентином, не имея возможности долго задерживаться, бегом пробежались по информационному табло, да и со знаковым видом переглянулись между собой. – Какой молодец. И носки с ботинками ещё для себя не нашёл, а сразу искать себя. – Усмехнулся Ромыч, с профессиональной точкой зрения посмотрев на табло именно туда, куда смотрел бродяга – он, с проецировав направление его взгляда, в момент вычислил, на что он там смотрел. А смотрел он на вывеску с обозначением редакции газеты, размещённой в этом деловом центре.
При этом и Валентин не остался в стороне от этих, наконец-то, разумных размышлений Ромыча, в которые он внёс от себя и про себя немного драйва и интриги.
– Уважаемая редакция, надежда только на вас, – это потому, что я человек либеральных жизненных устоев и принципов, и мне противен подход к делу моего установления путём обращения в правоохранительные органы (я их на дух не переношу, как и они меня), – найдите меня, я потерялся в этом мире полном соблазнов! – Заскочив в редакцию на всём ходу, так себя громко обозначил бродяга по надуманному Валентином. А когда к нему со всем вниманием отнеслись люди из редакции, то они по его босиком ногам утвердились в том, что в его словах есть своя правда.
Правда люди из редакции все люди большой стойкости к новостям, – они ежедневно с ними не только сталкиваются, а это их работа делать и освещать новости, и у них выработался свой иммунитет к ним: они безнравственно бессердечны, – и они, а в частности редактор газеты, с долей иронии смотрит в упор на грязные ноги этого очередного проходимца, наверняка решившего их как-то обдурить, да и с откровенным пренебрежением к простой обходительности и само собой к деловой этике (он не совсем деловой человек и ему не по карману так себя вести), не просто интересуется у этого, в его глазах точно проходимца, а прямо намекает ему на некоторые его особенности своего поведения, которые обычно и приводят поутру вот таких как он невоздержанных людей в такое раздетое состояние.
– И на что вы такое соблазнились, чтобы так сейчас эффектно выглядеть? – И редактор газеты, как бы не пытался своей иронией подчеркнуть свой интерес к такому состоянию проходимца, он всё равно не смог ею прикрыть стоявшую в его глазах зависть к такому своеволию и безрассудству мысли проходимца, который в отличие от него смог себе всё это позволить, а вот он не смог, зажатый всеми своими обстоятельствами жизни приличного, с кредитами человека, удерживающих его в рамках благопристойного гражданина и отца семейства.
А проходимец в своей манере поведения, и он ничего такого саркастического в редакторе газеты не замечает, а искренне надеясь на то, что его доводы отчаяния будут приняты во внимание, начинает тут размышлять вслух о том, что с ним приключилось и могло привести к вот таким последствиям. – Возможно, я на что-то такое удивительное соблазнился, – а такое вполне вероятно, как я по себе чувствую: всё меня вокруг соблазняет, – и в результате стал жертвой своей любознательности, и никак иначе. – Достаточно смело так к осмыслению себя подошёл проходимец. Что не может не вызвать уважения у того же редактора. А он, между прочим, тоже живёт в таком же, полном соблазне мире, и каждый день сталкивается на своём пути с размышлениями по этому поводу. – Соблазниться что ль хоть раз в жизни с корректором Анжелой, или на худой конец с уборщицей бабой Зиной.
Но редактор всё это и в том числе тот один, даже для него невероятной мысли соблазн, держит про себя, стиснув зубы, и не спешит распускать слюни и руки в сторону корректора Анжелы, даже тогда, когда всё этому способствует, и тем самым показывает себя человеком стойких убеждений и гражданской грамотности. Так что у него определённо сложилось предвзятое отношение к этому баламуту мысли, проходимцу, кто себя ни в чём не сдерживает, а потом бежит к нему ещё жаловаться.
– Да была бы моя воля! – а дальше звучит многоточие, очень страшное своей недоговорённостью и мыслями редактора. Который, как человек только про себя волевой, конечно, умолчал до какого греха могла бы довести его воля, и он дабы быть корректным с этим проходимцем, зашифровано тому, через вопрос: «А где всё-таки ваши носки? И как вам без них, не дует?», указал в сторону дверей. И пока проходимец соображал, что всё это может значит, и на самом ли деле тут за его здоровье беспокоятся, он был выведен охраной под рученьки вон отседова.