Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

– Ладно, идём. – Стряхнув с себя все эти надумки и выдумки, сказал Валентин и выдвинулся вперёд. Ну а там их вначале ждёт свой переход по широкому фойе, затем по лестнице вверх (лифт используют только новички и дилетанты в сыскном деле, ну и сами объекты слежки), где к полнейшей для себя неожиданности чуть не наталкиваются на провал всего своего этого последовательного дела, а именно на самого бродягу. Но лишь то, что бродяга находился в состоянии отстранённости от действительности, – он, присев спиной к стеночке, ещё больше был в состоянии отгороженности от своей сознательной реализуемости (глаза за стекленели в обездвиженности), растерян и не в самом себе, чем до захода сюда, – скорей всего, и не позволило ему их увидеть и осознанно зафиксировать в своей памяти.

И прежде всего Валентин, быстро сообразил, что к чему, да и, прихватив Ромыча, быстро дальше и в сторону…Вон того закоулка. В который они заныривают и начинают красноречиво взглядами рассуждать о том, что тут опять такое случилось, что их клиент опять для себя потерян. Что совсем не сложно понять, если учесть то, с какой целью и куда он здесь пришёл.

– И что здесь может быть не так? – всё это сообразив у себя в уме, Валентин задался вопросом больше, конечно, к себе. А вот Ромыч так не подумал, и решил, что это к нему за советом обращаются. – Не так его там встретили, как он себе на представлял. – Со свойственной себе самоуверенностью заявил Ромыч. А вот Валентину крайне интересно знать, откуда у Ромыча такие мысли, и с чего он это всё взял. С чем он и обращается к Ромычу. – И чего он, по-твоему, ожидал здесь встретить?

А Ромыч вот чего-то на этот счёт как-то не подумал, а может и не сообразил, что Валентин проявит дальнейший интерес к его мысли. Но интерес к нему проявлен и Ромыч, как сумелось, так и сообразил ответить. – Он ожидал, что его здесь ждут, а его, как оказалось, и не ждут вовсе. – И как неожиданно оказалось, то Ромыч чуть ли не попал в точку.

Так Валентин вдруг озаботился тем, чтобы проверить эту версию Ромыча, и для начала выглянул из-за угла. После чего оборачивается к Ромычу, говорит ему, чтобы он его тут обождал, и шмыг наружу. А Ромыч стоит, как человек поставленный перед фактом своей потери субъектности, то есть вторичности, и сообразить сразу не может, что на счёт происходящего подумать. А когда момент сразу проходит, то тут и Валентин уже вернулся. И не просто вернулся, а с горящими глазами вернулся. Что немедля вызывает вопросы Ромыча: «И что?».

– Ты прав. – Говорит Валентин. – Его там действительно никто не ждёт. – И на этом как бы всё, а дальше Ромыч сам догадывайся, как его там, в редакции, не ждали: С вывеской на дверях «Посторонним вход запрещён», или наглухо закрытыми дверями.

– Наверное, первый вариант. – Так про себя решил Ромыч, потому что такой вариант развития отношений с дверью бродяги ему был ближе. Так бродяга, ещё питая в себе надежду на своё ожидание в редакции газеты, – не каждый раз наткнёшься на такой знаковый, какой я представляю собой материал, так и вижу заголовки газеты: «Находка, а пока что потеря века», «Кто на самом деле есть этот человек-загадка?», «Миллион тому, кто разгадает головоломку человека-загадки», – и находясь на подъёме, за всеми этими мыслями и не заметил, как своим носом уткнулся в двери той самой редакции, где его пока фактически не ожидали, но так-то каждый день и с самого своего открытия ожидали подобного ему к ним заявления.

А как только он в крайнем для себя удивлении упёрся носом и взглядом не в аппетитную грудь местной корректорши Анжелы, выдвинутую для его встречи всем редакторским коллективом, – не ударь, дура, в грязь лицом, и расстегни на блузке пуговичку, как-никак к нам пожалует что ни на есть сенсация, которая, как минимум, год тут всех нас вместе взятых будет кормить, – а в дверь редакции, которая по его либеральному мнению, всегда должна быть с размахом распахнута перед всякой либеральной мыслью и перед её носителем, а тут такое закрытое дело, что не захочешь, а сперва подумаешь, что ещё есть такие странные места в нашем Царстве-государстве, как здесь, где свободная мысль зажимается оковами традиционализма и консерватизма.

Но эта мимолётная мысль наскоро выветрилась из головы бродяги, который, что для него очень печально, иногда позволяет себе такие, с таким упадочным настроением выходки в сторону свободомыслия, которую собой отождествляют рупоры мысли, журналисты. Правда к этому он пришёл не на основе внутренней борьбы за свои идеалы свободы и либеральную позицию, а на это его навела вывеска на дверях редакции: «Посторонним вход запрещён».