Апостол Папуа и другие гуманисты. I. Мидгардсорм

…В такие моменты язык слов перестает действовать, и естественным ходом событий уступает игровое поле языку прикосновений. Да, это такая игра, в ходе которой губы, подушечки пальцев, и чувствительные поверхности ладоней исследуют изгибы тела, казавшегося минуту назад чужим, не совсем понятным, а минутой позже ощущаемого субъективно, как неожиданное продолжение собственного тела. Если встречная серия прикосновений происходит в унисон, то переход к (научно выражаясь) коитусу, очень гармонично продолжает игру. Математик мог бы сказать, что графическим признаком хорошей эротики является гладкость последовательности событий. Художник мог бы возразить: это не гладкость каких-то абстрактно-формальных событий, а эстетичность переплетающихся живых форм. Философ, выслушав их мнения, предположил бы, что математик и художник говорят об одной и той же сущности, но выражают ее разными семантическими инструментариями. Сочинитель любовных романов схватил бы свой ноутбук, и начал бы конспективно строчить что-то вроде: «он плотно накрыл ее своим тяжелым сильным телом, проникая собой в глубины ее существа, и от остроты этого проникновения, она застонала, обхватив его туловище своими гибкими ногами, будто живым обручем». Зоопсихолог прочел бы это псевдо-литературное словоизлияние, и прокомментировал бы: «Ну не дебил ли? Выучил бы анатомию что ли, перед тем, как барабанить! А кто-то потом удивляется, что тинэйджеры вставляют не то и не туда». Офицер Народного флота окинул бы жестким взглядом всю компанию наблюдателей, и рявкнул бы: «Это вам не кабаре, блин! А ну, мигом схлыньте на хрен отсюда!».

…

9 августа, утро, там же (восточный берег Косраэ, таунхаус Йесенг).

Норберт Ладерн проснулся от сочетания двух сенсорных воздействий: пронзительного аромата свежего кофе, и громкого жизнерадостного смеха на улице рядом с домом. Он открыл глаза, глянул на часы (было полвосьмого), затем принюхался, и прислушался.

Аромат: кофе с хиной, никаких сомнений, что «патрульный рецепт». Ясно, кто варил.

Смех: несколько голосов, среди которых голос Валле Хааст.

Пожалуй (решил Норберт), надо надеть штаны, и тапки, и пойти, глянуть, что там…

…Там (на общей площадке таунхауса) оказалась компания, полдюжины персон около трицикла «тук-тук» в конфигурации «карго». Функционально это была автолавка (что объясняло стремительно возникший интерес публики). Настолько стремительный, что больше половины собравшихся даже не сочли нужным надеть штаны. К одетой части публики относились (не считая Норберта) лишь двое:

Китаянка с брюшком порядка 8-го месяца (одетая в свободный спортивный костюм). Дядька-европеоид средних лет (в снежно-белых шортах).

К бесштанной (точнее голой) публике относилась, во-первых, Валле Хааст.

Во-вторых, два парня — рослые афроамериканцы с характерной военной выправкой.

В-третьих, смуглая тинэйджерка (похоже, из какой-то малайской расы), голая и мокрая, вероятно, только что после купания.

На Валле Хааст был знакомый пояс с коммуникатором и компактным пистолетом. Еще, оказывается, в этом поясе имелся встроенный карман для денег — из него Валле сейчас рассчитывалась с продавцом автолавки: мальчишкой-филиппинцем, уже собравшим ее покупки в красный пакет с желтыми китайскими иероглифами.

На голых парнях-афроамериканцах были надеты портупеи модели «коммандос» (слева пристроен короткий пистолет-пулемет, справа — боевой нож). И вероятно, в портупеях имелись карманы для денег (как в поясе у Валле). Причуды местного стиля…

Бакалавр-экономист, глянув на это, сразу вспомнил анекдот, услышанный в самолете, уносившем его из Европы в Меганезию полторы декады назад.

Амстердам. Около кофешопа на скамейке — два голых укуренных парня: янки и нези.

Подходит девушка-полицейский, и говорит: «Стыдитесь, тут общественный сквер!»

Янки прикрывает ладонью гениталии и говорит: «Ой, простите, что я без штанов».

Нези прикрывает ладонью бок и говорит: «Ой, простите, что я без пулемета».

Под влиянием такого анекдота, Норберт подумал: «может, мне купить пушку, и тоже разгуливать голым, в портупее?». Между тем, голая малайка-тинэйджерка протянула продавцу-филиппинцу тускло-желтую монету. Продавец сделал протестующий жест, однако голая малайка настаивала. Бравые парни-афроамериканцы снова заржали.

— Aloha foa! — поприветствовал всех Норберт, — Что за веселье?

— Прикинь, — ответила Валле, с трудом сдерживая смех, — эта девчонка хочет заплатить испанским золотым дублоном XVII века за корзину китайских пирожков.

— По-моему, это не смешно. Девчонка голодна. Почем эта корзина пирожков?

— Тут дюжина, на 6 фунтиков, — ответил мальчишка-филиппинец, и добавил, — но у вас ничего не выйдет, мистер. Эта девчонка доисторическая, не возьмет пирожки даром.

— Да, — подтвердила беременная китаянка, — я предлагала, хотя док Бюссо сразу сказал.

— Занзан не поверила на слово, — сказал дядька в белых шортах, — я Райт Бюссо из Нью-Орлеана, этнограф, и знаю. Если люди из этих племен берут вещи, особенно — пищу, у незнакомца, то обязательно отдают что-то взамен. Это вопрос веры в магию.