— В общем, она сопоставила все факты, — вернул Роман личину хладнокровного офицера. — На фоне алкоголизма у Глеба поехала крыша, а убийства происходили в самый критический период его обострения. После последней жертвы в «сезоне» в семье наступало затишье, а в доме откуда-то появлялись деньги. Убийства прекратились, когда он остепенился — если можно так выразиться — и бросил пить, а заодно и откупился перед Катей золотыми украшениями. Теми, что снял со своих последних жертв.
— Зачем она… носила их? — пролепетала Лера.
— Из страха. Десять лет после этого она играла роль счастливой жены, лишь бы он не догадался о том, что она знает о его прошлом. Она хотела, искала предлог, чтобы от него уйти. Но каждый раз, стоило ей попытаться проявить хоть какие-нибудь признаки недовольства их браком, он смотрел на неё затуманенными глазами, и ей казалось, что именно так он смотрел на своих жертв «за минуту до…». Каждую осень и весну, три или четыре раза за весь период, он впадал в лунатизм. Вставал ночью или рано утром, наворачивал круги с открытыми глазами по квартире, переставлял туда-сюда все попадавшие ему под руку предметы. А потом садился на кровать, сопел на всю спальню и часами смотрел, как она притворяется, что спит. Если же она не спала, начинал говорить, насылать на неё все существующие проклятия и оскорблять, как последнюю нелюдь. Разумеется, проснувшись, он ничего не помнил и вёл себя как обычно. Ей не хватало духу разозлить его и хоть раз пойти наперекор его слову, и именно поэтому они жили… «дружно», как самая счастливая и примерная семья. Твой отец был душевно больным, Лера, а помочь матери было некому. Родители в деревне со своими букетами северных болячек, вечно занятой брат за границей строит карьеру и поднимает детей, с друзьями связи потеряны ещё в девяностых, не без помощи распрекрасного муженька. Она была одна, наедине со своим кошмаром.
Настала такая стесняющая, мёртвая тишина, что мне показалось, будто я вернулся в ячейку со своим прахом. Глеб больше не говорил со мной, как я ни пытался вызвать его в воображении. Образ мертвеца напрочь выветрился из моей памяти.
Сказать, что на Лере не было лица — не сказать ничего. Она была «никакая». Парализованная и отсутствующая, ни малейшего движения, ни одного вдоха, как будто перед нами сидел манекен.
— Он бродил по ночам… — потусторонним голосом проговорила она, почти не шевеля губами. — Чем-то гремел, что-то делал… Я просыпалась тогда. Один раз зашла на кухню, а он там… выливал чай из заварника на стол и посыпал гречкой. Да ещё с таким видом, как будто занят важным делом… Мама сразу пришла и увела меня спать. Мне было лет восемь… Я думала, мне приснилось. Мама убедила, что это был сон.
Роман долго всматривался в неё, и заговорил лишь когда Хеллсинг издал резкий, короткий стон:
— Больше он не убивал. Работал на семью, делал вид, что ничего и не было, не замечал своего лунатизма, баловал тебя и Вадима и регулярно наводил ужас на Катю. В тот день… тот самый день перед его смертью, у меня зазвонил мобильный. Звонок был с Катиного номера, и я услышал что-то похожее на то, что слышал сегодня, когда мне позвонила ты.
— Я не звонила тебе, — покачала головой Лера.
Роман глянул на лежащий на диване телефон.