Аптека Пеля

Но только и сам Санек офигел от того, что только что выдал собственным ртом! Никогда в голове его не было таких слов, да и мыслей не водилось, а тут… Посчитав, что этакого дерьма он набрался за завтраком от господ — поди залилось пока дремал, — Санек тут же успокоился и продолжил:

— Пошутил я, не пугайтесь. Скажите лучше, куда порошок пропал? Барахло ваше перетряхнул, тогда на кладбище, но не нашел.

— Я, Александр, сунул пузырек за щеку. Отсутствовал недолго. Никто вещей не тронул. И я вам сейчас расскажу о тонкостях метаморфоз. Моя теория частично подтвердилась, А опыт показал, что я на верном пути. Вот только порошок закончился… Весь на эксперимент потрачен. Так, что придется доставать еще…

Мимо промелькнули две барышни, держа над головами кружевные парасоли. Одна из них, озираясь на старика, беседующего с самим собой, споткнулась, так что подруга ее едва удержала. Невидимый Санек глядел им вслед, вспоминая любезную барышню Серёдкину. Такую же кружевную и воздушную. Нет, он никогда ее не обидит…

— Я теперь в вашем Питере все могу, только скажите, что нужно. И побыстрее, Петр Михайлович, а то скоро, чувствую, начну проявляться и тогда застряну тут навсегда. Оно мне надо. Вон у вас холера, террористы с бомбами по городу рассекают, не знаешь, где огребешь… Совсем вы покемонов не ловите, ваше превосходительство.

— Беда, беда… Сейчас, Александр, я расскажу вам все как есть.

Саня опрокинул в горло остатки содовой, бросил бутылку под скамью и пристально глянул на деда. Не то, чтобы он не доверял ему, но услышанное за завтраком как-то укрепило его в подозрении, что Артюхин еще тот темнила-махинатор, теперь просто старый, но видно навыков не растерявший. И доверять ему можно точно так же, как тем китайцам.

Артюхин сцепил тонкие пальцы на животе и, уставившись на запылившиеся тапки, неохотно начал:

— Очень жарко сегодня, хоть раздевайся. Вы бы мне какую-нибудь фланельку достали. Чтобы я людей не пугал. Меня, голубчик, тут за сумасшедшего принимают. Того гляди отправят по известному адресу. Тогда и вам нелегко придется…

— Не отвлекайтесь, Петр Михайлович.

— Что ж, извольте… Вернулся я на прежнее место. Как долго пропадал, не скажу, но вещи мои в сохранности, вернее сразу на мне. Как, впрочем, всегда. Пузырек за щекой. Вот только на пальто барашковое кто-то позарился… Ну, да ладно. Вот думаю, чем Зевс не шутит. Найду-ка я ванну, да искупаюсь в порошке. Разведу его всего без остатка в воде. Принимать внутрь не решился. Не ровен час снова на сто лет сгину. А не хотелось бы. Понятно, что не в один приличный дом меня не пустят с водными процедурами. И тут меня озарило! Я вспомнил, что есть в глубине кладбища, в сторонке от аллеи мраморный саркофаг. На гранитной плите какого-то неизвестного мне господина Берёзкина. Он хоть и небольшой, но и я не Титан. Примерился — если коленки подтянуть к животу, вполне умещусь. Натаскал я воды из крана для полива… При входе имеется. Ведро в гаражах позаимствовал, они тут у нас за оградой. Часов за пять вода прогрелась, не кипяток, но все же не ледяная. Меня, знаете ли, в прежней жизни ишиас донимал (Артюхин потер спину), но уж выбирать не приходится. Насыпал порошку — вода запузырилась, но тотчас улеглась. Скинул я убогое свое платье, перекрестился и с головой. Но вскоре вынырнул. Лежал, наверное, с час для чистоты эксперимента под солнышком. Разумеется, в чем мать родила. А тут как раз экскурсия — краеведы на кладбище пожаловали. А я так пригрелся, разнежился, что сразу их не заметил. А уж как услыхал вблизи, поздно было. Вскочил, вещички в охапку и дернул от любознательных подальше. Но, видно, напугал дам до обморока. Теперь опасаюсь лишиться места на кладбище. Выкурят нас с товарищами из склепов. Они-то с утра на заработки и только к ночи возвращаются. А я тут, можно сказать, безвылазно по хозяйству. Хе-х. — Артюхин первый раз за все время взглянул на Саню. Покрасневшие глаза слезились и часто моргали — того гляди разрыдается. Но нет. Сдержался. — Вот с тех пор никуда не исчезал, хоть и переволновался. На постоянном месте уже как сутки. Правда, убегал в двадцать первом веке, а вернулся, чтобы в склеп залезть, а склепа-то и нет! За ограду вышел, а там родной двадцатый век и стольный град Петербург, где я губернаторствую. — Старик замолк и насупился. — Вроде я, точно я, но я то здесь… Вот сам к себе на аудиенцию попасть хочу, да не выходит. — Артюхин потрогал запекшейся лоб и безвольно опустил руки. — Раздвоение личности от Пёлевского порошка вышло. И не умственного толку, а физического.

Неожиданно он вскочили, взял Саню за плечи и, встряхнув, потребовал, нет — приказал:

— Достаньте револьвер, я застрелюсь! Вешаться или топиться честь не позволяет. А жить так, нет сил. Пусть в двадцатом веке останется один Артюхин.