Аптека Пеля

Его распирало от восторга и в тот момент было совершенно не важно с какой целью их командируют в Крым. Главное вдвоем! С Лампушкой. Его лапушка хотела к морю, где персики, бриз, кипарисы, розы… Чувства до того захлестнули влюбленного, что он готов был расцеловать ненавистную резидентскую рожу. Но сдержался и в ответ лишь кивнул — согласен.

Незаметно небо набрякло пудовыми тучами, наглухо скрыв и луну и солнечный купол Исаакия. Промозглый ветер гнал по Неве барашки волн. Лето мелкими шажками уходило из города, оставляя его серые камни остывать до будущей весны. Совсем скоро заведет унылую шарманку дождь, положит на сердце скуку и пеленой хмурых сумерек надолго накроет столицу. А в Крыму по-прежнему лето…

Радостное возбуждение переполняло Санька, словно гимназистку перед первым балом. Он почти бежал по знакомым улицам, глотая ртом ночной прохладный воздух. Они догонят лето! Они те счастливчики, которым это удастся сделать.

Слабый свет фонаря вздрагивал у дверей, бился внутри стекол испуганной желтой пташкой. Вот и ее окно. Стукнул костяшками пальцев в темное стекло, но никто не ответил. Немного подождав, позвал негромко и протяжно: «Е-ее-в-аа».

Настаивать не стал. Спит, наверное, подумал с бесконечной нежностью. Завтра… все завтра.

Назавтра в мастерскую мальчишка принес записку. Она ждет его в полдень в Румянцевском саду. Предупредив Ефимыча, что ненадолго отлучится, не переодеваясь, лишь стряхнув с портов и рубахи стружку, Саня помчался на очередное свидание, надеясь, что теперь то уж оно непременно случится.

Лампушка сидела недалеко от входа. Прямая и серьезная. Маленькие белые ручки, крепко сжимали саквояж оранжевой кожи. Хрупкая, точно фарфоровая статуэтка, нежная, словно лебединое перышко, желанная и недоступная, она кружила голову, не меньше шампанского. Как всегда очарованный, он сглотнул желание и направился к товарищу Еве, уверенной, торопливой походкой. Сел рядом, но не успел и рта открыть.

— Я все знаю. Сегодня в десять вечера поезд. Сейчас я возьму вас под руку и мы отправимся в фотографию.

Саня не возражал, особенно «под руку», но все же осмелился спросить.

— Фото на паспорт?

Вскинув аккуратные бровки, Ева взглянула на него непонимающе и желание разузнать подробности их похода отпало само собой. Девушка поднялась. Мягкая ручка отстранила неуклюже подставленный локоть. Немного замявшись они все же сцепились, а вот помочь с саквояжем не вышло. На предложение понести — ответила отказом. Думать, что там — бомба или прокламации совсем не хотелось. Хотелось идти так хоть до Аляски, но фотография Лопухина оказалась совсем рядом, на Кадетской линии.

Тонкая талия, перехвачена атласной лентой, строгий воротничок-стойка на длинной шейке, взбитая копна легких пушистых волос… Он любовался Лампушкой, не понимая зачем нужен рядом в своем затрапезном прикиде. Но она настаивала. Пришлось встать за спиной на фоне зеленого пыльного плюша и даже улыбаться идиотски счастливо. Хотя в последний момент, фотограф, уже нацелившийся запечатлеть странную парочку, выглянул из-под накидки и попросил быть посерьезнее, мол не в балагане, а в фотографии участвуете.

Санек хоть идиот идиотом, но все же заметил, как какой-то человек, сверкнув пенсне, тенью скользнул за спиной фотографа и быстро сунул бумажный пакет в саквояж, оставленный Евой на стуле.

Гадать, что в пакете пришлось недолго. Задержавшись у зеркала, Ева достала из конверта, небольшую серую книжицу, оказавшуюся обещанным документом. На первой странице так и значилось «паспортная книжка». Новое имя Лука Лукич Ломов ничуть не смутило и даже понравилось. Было в нем что-то богатырское, сказочное, да и запоминалось на раз. Вот только никакого фото для опознания личности не прилагалось. Санек лишь усмехнулся наивности императорских государственных органов.

На улице Ева вдруг заметила, что кавалер ее не так хорош и отправила в парикмахерскую.

— Жду вас у входа в Николаевский вокзал. Сегодня вечером. В половине десятого. Вот деньги. — Она быстро сунула в руку бумажку и, остановив извозчика, умчалась не докладывая куда и зачем. Саня смотрел вслед коляске, оглаживая, по новой привычке, отросшую всклоченную бороду, не представляя, чем ему придется завоевывать доверие товарища Евы: охранять изо всех сил, пылинки сдувать, нежить… Эх! Скорей бы.

В полуподвальной парикмахерской стоял крепкий запах, словно там расцвел жасминовый куст.

Весь в белом, как больничный санитар, цирюльник с порога начал лебезить и подобострастно «сыкать», будто перед ним не работяга, а сам предводитель дворянства зашел вспушить баки.

— Изволите-с подровнять-с? — усаживая клиента перед зеркалом в скрипучее кресло, поинтересовался брадобрей, снуя белым мотыльком от подзеркальника к Сане и обратно к полке, где были разложены всевозможные орудия цирюльничьего труда.

— Убрать все! — сказал, как отрезал и подставил голову под опасную бритву незнакомца.

Его оформили в лучшем виде за сущие копейки. Еще и освежили водой Каптоль, заверив, что от вши лучше и не сыскать-с.