Аптека Пеля

Напрасно он ожидал снисхождения к своей болезни, надеялся оставят его хоть за печкой перезимовать в привычном месте. Медревсовет, состоящий из главного врача, комиссара с наганом и усатой женщины в пенсне по фамилии Тюль, посчитал Артюхина неопасным и даже полезным на уборке города субъектом. Как он ни мотал головой, ни прыгал, ни трясся выкрикивая непонятные лозунги вроде «Долой клопов и самозванцев! Вся власть котам!» его выставили за ворота. Если бы не взбунтовавшийся и застреленный накануне за отказ убирать улицы царь всея Руси Иван Грозный, у которого Артюхин одолжил бекешу и барашковую шапку, то и выйти-то на мороз было не в чем.

Завтра — ему следовало явиться в казармы Московского полка на Выборгской стороне с лопатой для отбытия трудовой повинности. Иначе расстрел. Где взять лопату не уточнили. Вот только как дожить до этого завтра, да не окоченеть бывший градоначальник не представлял.

Звук мотора нагнал его бредущего по пустынной улице, фары вспыхнули и погасли, на миг ослепив обернувшегося Артюхина. Следом раздались выстрелы, взрыв и по брусчатки застучали сапоги.

«В подворотню!» — раскатисто ухнуло и покатило по пустынной улице.

На противоположной стороне замелькали тени. Из-под арки несколько раз пальнули по бежавшим следом. Артюхин прижался к стене и замере. Но предательски белая бекеша, как бельмо на глазу: всем видна и не скинешь. «Хватай этого!» — взревело над ухом и в подбородок бывшего градоначальника Санкт-Петербурга уперся холодный ствол маузера.

Его доставили в собственную канцелярию. Чего-чего, а такого поворота бывший генерал-губернатор предположить не мог. А ведь именно сюда ему было нужно до зарезу! Здесь в потайном сейфе хранилось сокровище Пеля — спасительный газ. Сколько раз он думал о нем. С замиранием сердца вспоминал то утро под Армавиром. Кровавый, страшный восход, стужу и точно выстрел приказ: «Беги!» Если тайник пуст, то есть надежда — забрал он его тогда, забрал… а если тайник до сих пор хранит заветный газ, то уж тут без вариантов — будет жить. Вдохнет, а там куда бы ни забросило…

Давненько он не бывал в этих стенах: тусклые стекла, зашарканный пол, на столах беспорядок. Теперь в его приемной располагалась Чрезвычайная Комиссия, а кабинет обживал какой-то революционный начальник больше походивший на приходского дьячка, с бородкой клинышком и болезненной краской на впалых щеках.

Он вышел из кабинета и, зло сощурившись, глянул на Артюхина.

Двух молодчиков косматых и насмешливых завели в приемную. Опухшая губа одного из них сочилась кровь. Он сплюнул под ноги кровавый сгусток и наглой ухмылкой ответил на острый взгляд бородатого комиссара. «Деда в мой кабинет, — ткнул тот пальцем в Артюхина, — и позовитедежурного. Этих двоих вниз. Сам разберусь», — сказал резко, точно бритвой полоснул и вышел из приемной.

Артюхин беспокойным взглядом проводил комиссара. Он чувствовал во всем теле необыкновенную дрожь, какое-то непонятное предчувствие спасения. Уже воображая как уйдет от своей смерти, лишь бы его пустили в кабинет. А там и до сейфа рукой подать.

— Воняйлов, кто там у нас свободен, пусть к нам зайдет, — распорядился сидевший за столом мрачный мужик с изрезанным глубокими морщинами лицом. Медленным тяжелым взглядом он оценил, утонувшего в бекеше Артюхина. — Фамилия?

— Артюхин. Петр Михайлович, — пролепетал тот и совсем некстати кисло улыбнулся.

С отвращением и скукой разглядывая задержанного, чекист уточнил его год рождения, род занятий и место проживания. Арютхин ничего не скрыл: ни того, что генерал-губернатор, ни того, что утром выписан из скорбного дома и тут же предъявил бумажку, выданную ему на руки для удостоверения личности тройкой Медревсовета.

Прочитав записку, чекист припечатал ее ладонью к столу и тяжело поднявшись, закурил папиросу. Комната наполнилась горьким дымом крепкого турецкого табака. Его запах напомнил Артюхину прежнюю жизнь, когда в этой приемной он встречал императора Николая Александровича, заехавшего проведать градоначальника. Государь пользовал табак турецкий особый и любил это дело до одури. Видно разжились комиссары где-то царским табачком. Экс-губернатор прикрыл глаза, стараясь вдохнуть в себя побольше сладостных воспоминаний. Но тут его резко пихнули в плечо, заставив встать. Конвойный завел в кабинет, где за столом уже сидела хрупкая коротко стриженная женщина с нежными глазами, видно впорхнувшая туда пока Артюхинвитал в эмпиреях.

— Я комиссар Чрезвычайной Комиссии Серёдкина. — певуче представилась она.

— Как-как?

— Серёдкина. Евлампия Серёдкина.

— Невероятно!

— Не понимаю…

И тут Артюхин с живобьющимся сердцем поведал ей все, все что знал от Санька о его возлюбленной барышне Серёдкиной — товарище по партии социалистов-революционеров, о профессоре Пёле, его невероятном изобретении и даже про Лушу вспомнил. Вот этот последний аргумент перевесил тот, что сейчас лежал у нее на столе в виде официального документа из дома призрения душевнобольных, заверенного тройкой уполномоченных.